Возвращённые метафизики: жизнеописания, эссе, стихотворения в прозе

Небесные пилигримы, солнце и луна, множество раз совершили паломничество, прежде чем в судьбе Фари-онта произошёл ещё один перелом. Боги, забытые боги его детства, начали жестоко мстить. Назойливые, словно попрошайки, они во снах обступали нового покровителя Фарионта. «Пусть докажет своё превосходство!» - шипели они. Их мечи вспыхивали искрами, из искр рождалось сомнение, а от сомнения получал зачатие алчный дэв, пожиравший душу Фарионта. В одном из снов его новый господин унизился до брани, боги стали плеваться оливковыми косточками, и от их неуклюжего топтания рухнули небеса. Так Фарионт пережил гибель богов. С тех пор он остался один на один с ничто, брошенный на задворках Вселенной, будто мертвец на съедение псам. Он страстно молился. Но боги оставались глухи.

И Фарионт лишился рассудка. Проклиная небеса, он с хохотом взирал на мир, жертвуя волосы песку, а испражнения - морю. Вымазав лицо глиной, он вопил, что человек - всего лишь мешок с костями, призывая смерть разбросать их.

Какой-то родосец раздобыл ему цикуту.

Фарионту вырубили в скалах костехранилище. Лживая надпись на арамейском уверяет, что оно хранит прах огнепоклонника.

Цезарь Августович Фингер

Он был мелкопоместным дворянином в одной из южнорусских губерний. До седых волос служил в департаменте уездного городка, улиткой переползая в табеле о рангах. «Незаметный, как Фингер», - говорили чиновники, пропустившие момент, когда его место опустело. Выйдя в отставку, Цезарь Августович поселился в деревне, с головой погрузившись в литературу. Она представлялась Цезарю Августовичу божественным алтарём. И это не было аллегорией. На этот счёт у него была целая теория, своя религия. Он верил, что образы топчутся у ворот небытия, стремясь проявиться на бумаге. По его мнению, семь дней творения растянулись на вечность, Бог и сейчас создаёт мир, составляя его летопись, - как только просыхают чернила в божественной книге, рождается человек, звезда или событие. «Жить - значит быть воспринятым, - рассуждал Фингер, - и души, вдохновлённые жаждой жизни, возвращаются к ней в тексте». Главными противниками Бога и Цезаря Августовича, старавшегося Ему подражать, были смерть и забвение. Стирая буквы, они разрушали работу, и Цезарь Августович боролся с ними, как умел. Он происходил из немцев, и с присущим его предкам трудолюбием запирался в кабинете с раннего утра и до позднего вечера, прерывая занятие лишь со звоном обеденного колокольчика. Тогда ему подавали жареные сосиски и румяные крендели, которые он торопливо съедал, озираясь на часы с кукушкой.

В лакеях у Фингера служили два близнеца, Вячеслав и Мечеслав. Они носили одинаковые усы, ливреи и бакенбарды, так что часто путали друг друга. «Это я?

- спрашивали они себя, глядя в зеркало. - Или брат?» Любопытные, как вся дворня, они тайком пробирались к шкафу с рукописями и при лучине в подполе читали по слогам произведения барина. Половинки одного «я», ошибочно разделённого в утробе матери, они воссоединялись за этим занятием, умиляясь выдуманному Цезарем Августовичем добру и ужасаясь изобретённому им злу. Говорят, они умерли с ним в один день, и боги поместили их в созвездие благодарных читателей.

Близнецы оставались единственными поклонниками Цезаря Августовича, потому что, лишённый тщеславия, он писал исключительно в стол. «Для существования нужен один экземпляр, - презирал он тиражирование, - а иначе получатся Вячеслав и Мечеслав». Его эстетика сводилась к тому, чтобы не умножать сущего. «Повтор всегда излишен», - считал он. Искусство было для него деланием добра, чем-то вроде молитвы за грешников, он не разделял таланта и посредственности. Цезарь Августович всегда помнил о томящихся за решёткой запредельности, мечтающих сбыться, убежать из ада пустоты, и оттого терпеливо горбился, выводя свой небесный диктант.

В юности Цезарь Августович женился и завёл детей, но герои его романов были для него важнее. Он жил их жизнью и умирал их смертью. «Честный автор не переживёт окончания романа, как смерть самого близкого»,

- любил повторять он, раскуривая трубку. Книжный червь до мозга костей, Цезарь Августович верил, что книжная реальность единственно подлинная. Писал он быстро. А ещё быстрее обгрызал перья, так что в его хозяйстве вскоре перевелись все гуси. Окрестные помещики потешались над его чудачествами, но Цезаря Августовича это нисколько не смущало. Он был убеждён, что является соперником Харона, возвращая на лодке своей чернильницы обратно. Он не заботился об авторстве, не претендовал на лавры, не обольщался насчёт своей гениальности. Согласно его странной теории нельзя было вообразить ничего нового сверх того, что уже существовало, но стёрлось в памяти. «Воображение, - вторил он Платону, - не более чем воспоминание».