Возвращенцы

Ребята из «Комсомолки», видимо, сообразив, что Астафьев, заклеймив «черносотенство», ставит себя в ложное положение, убрали эту фразу из газетного текста, но слова о том, что Валентин Распутин «ставит подписи под самыми черными документами», остались.

– А что особенного? – пожал плечами один из известных писателей. – В русской истории такое предательство дело не редкое. Разве казаки не были за одно с польской шляхтой в 1612 году? А разве русские бояре не присягали на верность королю Владиславу и Лжедмитрию? А вспомним Власова…

Все хотят быть с победителями

В своем первом после «августовского переворота» интервью Виктор Астафьев, возвратившийся в те дни из Шотландии, заявил на всю страну:

Я не сомневался, что при другом исходе (если бы победило ГКЧП. – Ст. К.) меня бы взяли уже в Шереметьеве.

Вот так вот, ни больше ни меньше…

А дальше все уже покатилось словно бы под горку. От выступления к выступлению слова и мысли Астафьева становились все более жесткими, он с каким-то сладострастием пинал побежденных, не щадил и бывших друзей по «деревенской литературе». Его именем, как тараном, как в свое время именем Солженицына, демократическая пресса разрушала устои прежней жизни. Рвение его хорошо поощрялось новой властью, даже более щедро, нежели властью советской. То и дело он возникал на телевидении, откуда совершенно исчезли Распутин, Белов, Бондарев, Михаил Алексеев, Петр Проскурин. Все чаше и чаще его фамилия мелькала в числе лауреатов, получивших государственные и президентские премии, и всевозможные «триумфы», и «букеры», и «антибукеры», и «тэффи», и ордена нового режима.

Весна 1993 года. Широкошумный референдум «да-да-нет-да», кое-как выиграв который, Ельцин принял окончательное решение о разгоне Верховного Совета. Именно тогда, во время референдума, кремлевская власть поняла, что надо опираться на популярных людей, чьи слова действуют на сердца и умы. Ну, как же тут было Ельцину обойтись без Астафьева! И Астафьев, давно «уставший от борьбы», нашел силы для нескольких энергичных заявлений, стал, как Евтушенко, «гвоздем в каждой бочке».

Ничего другого не остается, как идти и голосовать за президента Ельцина – в нем пока единственная надежда на мир в России…

Есть люди, в первую голову воспрянувшие коммунисты, готовые на любую кровь, на любые жертвы, лишь бы вернуть себе власть…

Почему же не судят разнузданных воинствующих молодчиков – Зюганова, Проханова, ущербного умом депутата Михаила Астафьева, да и Эдичку Лимонова тоже?

Судебных процессов в преддверии референдума хотелось Виктору Петровичу. Задолго до «Письма 43-х» кровожадных своих коллег – творческих интеллигентов, он упрекал президента в мягкотелости, в нерешительности, по-отечески журил его, называя «мямлей», и запугивал читателей «Литературной газеты» картиной будущего коммунистического мятежа:

Если президент и его правительство будут и дальше действовать уговорами, увещеваниями, анкетами, восторжествует самая оголтелая, самая темная сила. И заговорит она пулеметами, танками, колючей проволокой.

В октябре 1993 года пророчества Астафьева наконец-то сбылись. «Темная сила» действительно восторжествовала. Но колючая проволока – «спираль Бруно», – была растянута в центре столицы по приказу Ерина, а не Проханова, танки и бронетранспортеры расстреливали сотни русских людей по воле Ельцина и его опричников, а не по воле Зюганова и Лимонова. Убитые похоронены неизвестно где, как в сталинские времена, а некогда любимый мною писатель Виктор Петрович Астафьев угодничеством перед кровавой властью опозорил свои седины в канун своего семидесятилетия… Двойной позор и двойное поражение России»

Ярость настолько помрачила разум Виктора Петровича, что он в упор не видел, как разворовывают Россию Березовский, Гусинский, Чубайс и прочие приватизаторы, как сотни миллиардов долларов уплывают из России, но зато с пеной у рта приводил фантастические цифры из бульварной пропагандистской брошюры «Золото партии» – сколько золотых рублей якобы украли в свое время у народа Ленин, Дзержинский и даже Андрей Жданов.

Товарищ Жданов толканул за рубеж 400 тысяч фунтов стерлингов…

И это при Сталине, который не разрешил однажды Кирову лететь из Крыма в Москву на самолете (только на поезде!), дабы не тратить лишних народных денег!

Через несколько месяцев, когда сатанинский план ельцинского режима закончился кровопролитием 3–4 октября, когда Василий Белов и я, находясь где-то рядом с ним, укрывались от пуль спецназа в Останкино, когда на другой день танковые пушки наемников, которым Гайдар заплатил фантастические гонорары за расстрел парламента, послали первые снаряды в окна Верховного Совета, наш детдомовец по телефону (!) из Красноярска передал в «Литтазету» проклятия несчетным жертвам октябрьской бойни.

Его истерические крики можно было сравнить в те дни только с садистской радостью какой-нибудь Новодворской:

Большевистские стервятники все же пустили еще раз кровь русскому народу…