Возвратный тоталитаризм. Том 1

Второе. Образовательные и медийные каналы (наиболее массовые по своему охвату) дают стерильную картину прошлого, основанную на державной конструкции истории. Они нейтрализуют, снимают ценностные аспекты истории, давая холодную и скорее официозную версию прошедшего, не затрагивающую личностной идентичности реципиента, не включающую его в прошлое, не вызывающую эмпатии и сопереживания, вопросов ответственности властей, режима, системы за человеческие жертвы и страдания. Советская (но еще в большей степени – постсоветская) школа, культивируя великодержавную легенду власти, убивает личностный смысл истории и интерес молодежи к прошлому. Может быть, именно поэтому российское общество так довольно своим школьным образованием, в том числе – преподаванием истории[374]. Массмедиа, даже если они останавливаются на горячих или болезненных вопросах отечественной истории, не затрагивают ценностных моментов и в этом плане абсолютно незначимы для понимания истории и ее значения для настоящего. Эти каналы не влияют на распределения ответов о «знании» тех или иных обстоятельств прошлого, на способность к ценностным определениям прошлого, прежде всего к моральной или гуманистической оценке отечественной истории.

Именно поэтому, видимо, 75 % опрошенных на вопрос: «Имеет ли смысл сейчас искать виновных в сталинских репрессиях?», твердо ответили «нет», 15 % затруднились ответить и лишь менее 10 % заявили «да» (2008 год. N = 1500).

Таблица 109.2

Откуда вы в основном знаете о сталинской эпохе?

Октябрь 2008 года. N = 1600. В % к числу опрошенных.

Согласно одному из последних опросов, 82 % слышали о репрессиях 1930-х годов, то есть можно считать, что подавляющее большинство россиян являются в той или иной мере информированными об этих событиях. Более того, 72 % полагают, что власти должны больше делать для того, чтобы люди лучше знали реальные масштабы Большого террора. 55 % полагают, что с помощью репрессий власть установила систему «рабского труда в нашей стране». Иначе говоря, большинству людей, казалось бы, понятен и смысл этой политики, и ее цена, однако это понимание или знание не вызывает реакции действия, которая, если судить по логике «нормального рассудка», должна была бы быть. Положительного эффекта сталинская или советская практика репрессивного принуждения к строительству светлого будущего не дала (то есть не дисциплинировала людей и не заставила их лучше работать – так полагают 54 %, противного мнения придерживаются лишь 17 %, у остальных 30 % на этот счет нет собственного мнения). Двойное сознание россиян ни в чем так не проявляется, как в отношении к прошлому: более половины (то есть опять-таки в массе своей те же люди) считают – бессмысленно говорить о репрессиях, поскольку мы никогда не узнаем, что в действительности произошло в 1930-е годы. И одновременно большинство (55–62 %) выступает за освещение всех темных страниц нашей истории, чуть меньше половины (46 %) полагают, что нужно продолжать дискуссии о репрессиях, хотя более трети россиян считают, что их следует прекратить (в том, что они вредят России, убеждены 22 %).

Привитый российскому обществу советской школой, пропагандой, политикой цинизм заставляет людей утверждать, что «объективной исторической правды не существует» (так полагают 67 % опрошенных, к которым можно добавить 10 % затруднившихся ответить на этот ценностный вопрос, итого мы получаем 77 % релятивистов или нигилистов в истории!). Не согласны с ними лишь 23 %. И это понятно, если учесть, что, по мнению 43 % россиян, учителя в средней школе должны ориентироваться на двойные критерии: на изложение точных фактов и их исторических оценок, с одной стороны, и «на задачу воспитания патриотических чувств» – с другой; за то, чтобы ориентироваться только на «укрепление чувства национальной гордости», еще 17 %. И лишь явное меньшинство (28 %) полагает, что преподавание в школе должно быть подчинено задачам донесения до молодежи исключительно «исторической правды». Поистине, «обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад».

Большинство опрошенных просто не может дать определенный ответ на вопрос, было ли обсуждение темы репрессий в семье или нет, либо они не помнят такого (около 60 %). Лишь примерно треть подтверждает, что такие разговоры у них в семье велись (чаще с поколением бабушек и дедушек – 15 %, но иногда и с родителями – 10 %). Запрещать не запрещали, о прямых запретах свидетельствуют лишь 5 %, но разговоры не возникали, или респонденты не помнят об этом. И это при том, что примерно в каждой седьмой семье кто-то был репрессирован во время Сталина (14 %; вдвое больше не помнят или не знают, отказываются от ответа – 29 %).