Возвратный тоталитаризм. Том 1

Дело не только в переживании общности, единства с другими, «такими же, как ты». Мобилизация создает это чувство единства ценой удаления нормативных барьеров, различий (культурных, социальных, экономических, региональных и т. п.), образуя одномерность престижного и авторитетного «мы». Усиливающаяся идеологическая эксплуатация чувства причастности к «великому народу» (или единения с «великим народом») снимает, уничтожает всякую мысль о гетерогенности общества («единства в разнообразии») и необходимости, обязательности, значимости репрезентации различных интересов, а значит – и саму идею демократии, то есть ответственности власти перед «обществом» за свои действия. Возрождение «великой державы» упраздняет сам вопрос о социальной дифференциации, создавая виртуальное или мифологическое пространство целостности величия недоразвитой, но амбициозной страны (не «общества»!), не могущей тягаться с ведущими мировыми государствами.

Конфронтация с Западом и антизападная политика – риторика врага, войны, милитаризма, героической славы империи и ее колониальных войн, дискредитация западных ценностей и моделей – вытесняет из массового сознания потребность в контроле над властью, ее произволом, саму мысль о правовом государстве и о демократии, противоречащих духу авторитарного правления. О понятиях неотчуждаемых прав человека говорить не приходится, они никогда не были значимы в России.

Рис. 36.1. Как вы думаете, существует ли сейчас военная угроза России со стороны других стран?

Если в 1994 году (перед началом первой чеченской войны) 41 % опрошенных считали, что у России есть враги, то уже в 2003 году (на второй волне антиамериканизма) таких было 77 %, весной 2014 года – 84 %; затем, по мере спада мобилизации, этот показатель стал постепенно снижаться, и к декабрю 2017 года достиг 66 %, но уже в мае 2018 года, после реакции на очередную серию публикаций компрометирующих докладов и введения новых санкций против российских чиновников и компаний, опять поднялся до 78 %[105]. Понятие «функция врага», практически по К. Шмитту, становится конститутивным для понимания характера государства и политической деятельности. Поддержание населения в состоянии хронического возбуждения и мобилизационной готовности способствует вытеснению либеральных правовых представлений из массового сознания. Антизападная риторика в сочетании с защитным самоизоляционизмом (у нас «особый путь», «Россия – особая цивилизация», равная по значимости Западу или превосходящая его по силе свой духовности и морали – все эти представления по мере укрепления режима Путина стали разделять абсолютное большинство россиян, чего не было до этого) уничтожает идею «общества», истории страны, заменяя ее традиционализмом и мифологией великой державы.

Рис. 37.1. Согласны ли вы с утверждением: «Россия – европейская страна»?

Можно сказать, что усилия кремлевских политтехнологов и пропагандистов увенчались успехом: общественное мнение – по крайней мере, «на словах» и, я думаю, временно, – выражает согласие с тем, что «Россия не является страной европейской культуры». Этот декларируемый самоизоляционизм все же носит очень двусмысленный характер – повседневный образ жизни городского населения, элементы молодежной культуры, семейной или сексуальной морали не так уж сильно внешне отличаются от образа жизни европейцев. Другое дело – все, что касается гражданского и политического самосознания, здесь можно говорить лишь о первых подступах к современности, к модерности современного общества.

Рис. 38.1. Беспокоит ли вас, что Россия в течение последнего года оказывается во все большей изоляции от западного мира?

Рис. 39.1. Как вы думаете, следует ли России стремиться в будущем к вступлению в Европейский союз?

Рис. 40.1. Как, по вашему мнению, относятся к России на Западе?

Дистанцирование и отчуждение от развитых стран облегчается благодаря навязыванию представлений о том, что Запад (развитые страны демократии) относятся к России с презрением и страхом (последний якобы вызван «растущей мощью России»). Пропаганда подняла давний пласт стереотипов и мифов, глубоко укоренных в русской культуре: представления о собственной отсталости от Европы, варварстве, крепостничестве.