Возвышение падших (СИ)

— Верно, — выдохнула Эдже, горячо сверкнув зелеными глазами. — Вы все здесь не в силах хоть что-то сделать… Вы бы постыдились праздновать этим вечером, ведь наших Шехзаде казнили утром. Как можете вы, Шах Султан, подобным образом относиться к их смерти? Они были и вашими братьями!

Та мрачно промолчала, гордо восседая на подушке и сверкая в огнях свеч в тяжелых драгоценностях.

— Молчите? — продолжала озлобленно вещать темноволосая Султанша. — Тогда я скажу. Все, что вас волнует — власть. А меня отныне и навсегда волнует лишь одно — я никогда не прощу династии ни казнь своих братьев, ни ее равнодушие к этому.

— Эдже, тебе следует быть сдержанней. Не веди себя, как…

Не дослушав Хюма Шах, Эдже развернулась и покинула гарем под напряженными взглядами оставшихся в нем женщин.

— Сейхан умерла, но разве это имеет значение, когда по дворцу расхаживает ее маленькая копия? — процедила Шах, недовольно хмурясь.

Хюррем неприязненно поежилась, согласная с матерью в ее словах.

— Султанша потеряла братьев, как потеряла мать и отца, — неуверенно заговорила светловолосая Дэфне, пожав плечами. — Нужно быть к ней снисходительными. Она сгорает в страданиях.

— Не стоит оправдывать ее поведение, Дэфне, — строго отозвалась Хюма Шах и от этого тона та смутилась. — Эдже, наслушавшись рассказов Фахрие-калфы о своей матери, решила стать такой же, как она. Что же, видно, участь Сейхан не стала для нее уроком. Тогда им для нее станет собственная участь.

Дэфне помрачнела и, оглядевшись, поняла, что остальные Султанши ее поддерживают, кроме Селин, которая поджала губы, мол «ничего не поделаешь».

Топкапы. Покои Эдже Султан.

Разгневанная, Эдже раздраженно вошла в свои покои и застыла в непонимании, увидев широкоплечего черноволосого султана, в задумчивости стоящего у окна и облаченного в темные траурные одежды, которых на нем не было утром, при их разговоре.

— Повелитель, — вынужденно поклонилась темноволосая Султанша, сложив перед собой руки.

Орхан, обернувшись на нее, кратко и сдержанно кивнул головой в знак приветствия.

— Как проходит празднество в гареме?

— Словно шабаш ведьм, которые веселятся, прыгая на костях моих братьев.

Орхан напряженно хмурится, тяжело вздохнув, а после медленно подходит к ней ближе и Эдже настораживается, неотрывно следя за ним изумрудными глазами.

— Твои слова что-то задели во мне… — признался Орхан с какой-то обреченностью в голосе.

— Надо же… — усмехнулась Султанша. — Я-то думала, вы лишились возможности чувствовать, раз отдали приказ об убийстве братьев.

— Хватит, Эдже, — устало выдохнул султан, покачав черноволосой головой. — Зачем ты постоянно напоминаешь мне об этом?

— Чтобы вы помнили о том, как поступили. Я буду напоминать вам об этом каждый миг вашей жизни, пока вы не сгорите в страданиях, как я горю.

Орхан неминуемо мрачнеет, но, смолчав, он подходит к столику, стоящему у тахты и, взяв с него небольшую шкатулку, которую принес с собой, протягивает ее хмурой Эдже и раскрывает ее.

На дне из красного бархата в мелькающем свете зажженных свеч засверкало вычурное драгоценное ожерелье из желтого золота с инкрустированными в него кроваво-красными рубинами квадратной формы.

— Прими это, — мягко проговорил Орхан, взглянув на Эдже пронзительными темно-карими глазами. — Хочу скрасить твою боль.

Султанша, поддавшись порыву мятежного сердца, истерзанного страданиями и скорбью, раздраженно схватила ожерелье из шкатулки и с силой бросила его о стену, отчего оно отскочило со звоном на пол и из него вылетело несколько рубинов, разлетевшихся по ковру и краснеющих, словно кровавые капли.

Орхан вздрогнул от раздавшегося звона и с трудом сдержался от слов, просящихся наружу из-за овладевшей им волны негодования и возмущения.

— Не лгите хотя бы самому себе! Вы дарите его мне, дабы покончить с чувством вины, которое съедает вас изнутри. Оно же привело вас в мои покои, которые я прошу вас немедленно покинуть.

— Я снисходителен к твоему поведению, потому что понимаю твою боль и страдания, — твердо процедил мужчина, испепеляя тлеющим в сдерживаемом гневе взором Султаншу. — Но вскоре траур закончится. И тогда ответственность за действия и слова снова возляжет на твои плечи, Эдже. В те недалекие дни снисхождения не жди.

Орхан раздраженно покинул покои, громко хлопнув дверьми, а Эдже бросила тяжелый взгляд в сторону разбитого ожерелья, блестящего на ковре.

Вечер.

Топкапы. Покои Дэфне Султан.

Усталая после продолжительного увеселения Султанша расслабленно восседает на тахте, а рядом с ней, улыбаясь, черноволосый Баязид.

— Как вы, валиде? — раздался его заботливый голос в покоях, погруженных в полумрак вечера, разрушаемый лишь тусклыми свечами.

— Долгим и тяжелым был путь в столицу, мой Шехзаде, — тепло улыбнулась сыну Дэфне, качнув светловолосой головой. — Еще тяжелее оказалась жизнь в Топ Капы. Я уже устала от бесконечных склок в гареме, а ведь это мой первый день жизни здесь…

— Будьте в стороне от этих склок, — понимающе кивнув, ответил Баязид. — Если что, то я всегда рядом с вами и никогда не позволю кому-то обидеть вас.