Возвышение Сайласа Лэфема

— Ну так вот: он сказал мне, что там обнаружили природный газ, и это позволит производить такую же хорошую краску, как у него, а себестоимость ее так снизится, что они и продавать ее станут дешевле, чем он. Если это произойдет, то новая краска не только вытеснит его краску с рынка, но и сведет к нулю ценность всей его фабрики в Лэфеме.

— Понимаю, — подавленно сказал Кори. — Я знаю, что он вложил в фабрику огромные деньги.

— Да, и достаточно высоко оценил свои залежи. А они почти ничего не будут стоить, если его краску вытеснит западновиргинская. К тому же Лэфем брался и за некоторые другие дела помимо основного; как многие в таких случаях, сам вел отчетность и окончательно в ней запутался. Он попросил меня вместе с ним разобраться в его делах. Я обещал. Удастся ли ему преодолеть трудности, будет видно. Боюсь, что и на это потребуется немало денег — много больше, чем он предполагает. Он считает, что можно обойтись сравнительно малой суммой. Я другого мнения. Только очень большая сумма может его спасти; меньшая будет зряшной тратой. Если бы его выручила какая-то конкретная сумма — даже значительная, — это можно бы устроить; но все гораздо сложнее. Повторяю, отказаться от твоего предложения было для него нелегким искусом.

Беллингем, видимо, не собирался на этом кончить. Однако он больше ничего не сказал, а Кори ничего не ответил.

Он принялся обдумывать сказанное, то с надеждой, то с сомнением, все время при этом спрашивая себя, знала ли Пенелопа что-нибудь о том, о чем ей как раз в эти минуты собиралась сообщить мать.

— Конечно, он это сделал ради тебя, — не удержалась миссис Лэфем.

— Тогда он поступил очень глупо. Неужели он думает, что я позволю ему дать отцу деньги? Если эти деньги за отцом пропадут, неужели он думает, что мне будет легче? По-моему, гораздо правильнее поступил отец. А предложение было очень глупое.

Повторяя это суровым тоном, она выглядела вовсе не так сурово и даже слегка улыбалась. Мать доложила отцу, что она была больше похожа на себя, чем за все время со дня предложения Кори.

— Мне кажется, если бы он еще раз сделал ей предложение, она бы согласилась, — сказала миссис Лэфем.

— Я дам ей знать, когда он соберется, — сказал полковник.

— Не к тебе же он придет с этим, — воскликнула она.

— А к кому же еще? — спросил он.

Тут только они поняли, что говорили о разных предложениях.

Утром после ухода Лэфема в контору почтальон доставил еще одно письмо от Айрин, в котором было много приятных сообщений о ее жизни в гостях; часть из них относилась к кузену Билли, как она его называла. В конце письма она приписала: «Передай Пэн, чтобы не глупила».

— Ну вот, — сказала миссис Лэфем, — все, кажется, улаживается, — им даже показалось, будто улаживаются также и неприятности полковника. — Пэн, когда у отца поправятся дела, — не удержалась она, — как ты думаешь поступить?

— А что ты писала обо мне Айрин?

— Ничего особенного. Ну так что же, как ты поступишь?

— Гораздо легче сказать, как я поступлю, если его дела не поправятся, — ответила девушка.

— Я знаю, ты считаешь, что он повел себя очень благородно со своим предложением, — настаивала мать.

— Благородно, но глупо, — сказала девушка. — Видимо, благородные поступки большей частью глупы, — добавила она.

Она пошла в свою комнату и написала письмо. Письмо было очень длинное и написано очень старательно; но когда она перечла его, то разорвала на мелкие кусочки. Она написала новое письмо, короткое и торопливое, но разорвала и его. Потом она пошла к матери в гостиную, попросила показать ей письмо Айрин и прочла его про себя.

— Да, кажется, ей там весело, — вздохнула она. — Мама, как ты думаешь, надо мне сообщить мистеру Кори, что я знаю о его предложении отцу?

— Думаю, ему это будет приятно, — сказала рассудительно миссис Лэфем.

— Я в этом не уверена — то есть не уверена, как ему об этом сказать. Сперва ведь надо его пожурить. Конечно, намерения у него были хорошие, но не очень для меня это лестно. Он что, надеялся этим изменить мое решение?

— Он и не помышлял об этом.

— Правда? Почему?

— Потому что сразу видно — не такой он человек. Может, он и хотел тебе угодить, но не затем, чтобы ты передумала.

— Да, наверно, он должен знать, что ничто меня не заставит изменить свое решение — во всяком случае, никакой его поступок. Я уже об этом думала. Но пусть ему не кажется, будто я этот поступок не ценю, хоть и считаю глупым. Может, ты ему напишешь?

— Почему бы и не написать?

— Нет, это будет слишком подчеркнуто. Не надо. Пусть все идет как идет. А лучше бы он этого не делал.

— Но ведь уже сделал.

— Я попыталась написать ему — два письма. Одно получилось такое смиренное и благородное, что просто противно, а второе — ужасно дерзкое и развязное. Жаль, что ты не видела этих двух писем, мама! Жаль, что я их не оставила, чтобы перечитывать, если когда-нибудь воображу, что сохранила хоть каплю разума. Лучшее лекарство от самомнения.

— Почему он перестал ходить сюда?

— Разве он не ходит? — спросила в свою очередь Пенелопа, словно о чем-то, чего она и не заметила.

— Тебе лучше знать.