Возвышение Сайласа Лэфема

— Да, да! Но в моей любви к вам, Пенелопа, ошибки нет, — сказал он, и это старомодное имя, которое она так часто высмеивала, в его устах прозвучало удивительно приятно.

— Тем хуже! — ответила она.

— О нет! — ласково возразил он. — Не хуже, а лучше. Этим я оправдан. Почему хуже? Что тут плохого?

— Неужели вы не понимаете? Уж теперь-то вам надо бы понять. Ведь и она в это поверила, и если она… — Продолжать она не могла.

— Ваша с стра… тоже… в это поверила? — ужаснулся Кори.

— Она только о вас и говорила со мной; и когда вы уверяете, что любите меня, я чувствую себя гнусной лицемеркой. В тот день, когда вы дали ей список книг и она приехала в Нантакет и твердила только о вас, я помогала ей тешить себя надеждами — о, не знаю, сможет ли она простить меня. Но она знает, что я-то никогда не прощу себе! Вот поэтому и сможет простить. Теперь я понимаю, — продолжала она, — как старалась отвлечь вас от нее. Невыносимо! Остается только никогда не видеть вас, никогда не говорить с вами! — Она невесело засмеялась. — Жестокое для вас решение, если вы меня любите.

— О да, больше всего на свете!

— Жестокое, если вы останетесь верны своей любви. А этого не произойдет, если вы не станете приходить к нам.

— Значит, все? Значит, это конец?

— Это — не знаю уж что. Я не могу не думать о ней. Сперва я решила, будто смогу, но теперь поняла, что нет. Похоже на то, что становится все хуже. Порой мне кажется, что я сойду с ума.

Он смотрел на нее потускневшим взглядом. Но вдруг глаза его снова блеснули.

— Неужели вы думаете, я мог бы полюбить вас, если бы вы лицемерили перед ней? Я знаю, вы были верны ей и еще вернее себе самой. Никогда я не пытался увидеть ее без надежды увидеть и вас. Я считал, что она знает о моей любви к вам. С первого раза, как я увидел вас, вы заполнили мои мысли. Неужели вы думаете, что я флиртовал с девочкой? Нет, вы не думаете этого! Мы не сделали ничего дурного. Намеренно мы никому не вредили. Мы имеем право друг на друга…

— Нет! Нет! Никогда больше не говорите мне об этом. Иначе я буду считать, что вы презираете меня.

— Но разве это ей поможет? Ведь я ее не люблю.

— Не говорите мне этого! Слишком часто я сама себе это повторяла.

— Если вы запретите мне любить вас, это не заставит меня полюбить ее, — настаивал он.

Она хотела что-то сказать, но у нее перехватило дыхание, и она только смотрела на него.

— Я вынужден вам повиноваться, — продолжал он, — но что это ей даст? Вы не можете дать ей счастье ценой собственного несчастья.

— Вы склоняете меня пойти неправедным путем?

— Ни за что на свете. Но тут нет ничего неправедного.

— Что-то все же есть — не знаю что. Между нами стена. И мне предстоит всю жизнь биться о нее, и все равно это ее не разрушит.

— О! — простонал он. — Мы ни в чем не виноваты, Почему мы должны страдать за чужую ошибку, словно за собственный грех?

— Не знаю. Но страдать мы должны.

— А я не буду и вам не дам. Если вы меня любите…

— Вы не имели права знать это.

— Но это позволяет мне помешать поступить во зло во имя добра. Я всей душой сожалею об этой ошибке, но винить себя не могу; и я не пожертвую своим счастьем, когда ничем этого не заслужил. Я никогда от вас не откажусь. Я буду ждать столько, сколько вам угодно, пока вы не почувствуете себя свободной от этой ошибки; но вы будете моей. Помните это. Я мог бы уехать отсюда на несколько месяцев, даже на год, но это будет похоже на трусость, на сознание вины, а я не боюсь, и вины за мной нет, и я останусь здесь и сделаю все, чтобы видеть вас.

Она покачала головой.

— Это ничего не изменит. Разве вы не понимаете, что у нас нет надежды?

— Когда она вернется? — спросил он.

— Не знаю. Мама хочет, чтобы туда поехал отец и увез ее на время на Запад.

— Она там с вашей матерью?

— Да.

Он помолчал, потом сказал с отчаянием:

— Пенелопа, она ведь так молода; она наверняка… наверняка встретит…

— Это ничего не изменит. Не изменит для меня.

— Вы жестоки — жестоки к себе, если любите меня, и жестоки ко мне. Помните, в тот вечер, перед тем как я объяснился вам — вы говорили о той книге и сказали, как глупо и дурно поступать так, как поступила ее героиня. Почему же вы не считаете это верным для меня, ведь вы ничего не даете мне и никогда не сможете дать, если отнимете себя у меня. Будь это кто-нибудь другой, вы бы наверняка сказали…

— Но это не кто-нибудь другой, и это-то и делает все невозможным. Иной раз мне кажется, что это возможно, стоит мне убедить себя в этом, но потом вспоминается все, что я говорила ей о вас…

— Я буду ждать. Не вечно же это будет вам вспоминаться. Сейчас я больше настаивать не стану. Но вы сами увидите все в ином свете… яснее. Прощайте — нет! Спокойной ночи! Завтра я приду опять. Все наверняка уладится, и, как бы там ни было, вы ничего дурного не сделали. Помните это. А я очень счастлив, несмотря ни на что!

Он хотел взять ее руку, но она спрятала ее за спину.

— Нет! Не могу я вам позволить это — пока еще не могу.

20

Миссис Лэфем возвратилась через неделю, оставив Айрин одну в их старом доме в Вермонте.