Возвышение Сайласа Лэфема

— Ты в самом деле так думаешь?

— Я выдвигаю гипотезу. Барышням стоит на лето оставаться в Бостоне или поблизости. Молодых людей держит в городе работа, и вечера они могут проводить только здесь или в нескольких милях отсюда. А каково было соотношение полов на морском курорте и в горах?

— О, не менее двадцати девушек на одного, и то жалкого, мужчину. Ужас что такое!

— Вот видишь, в одном пункте своей теории я прав. Отчего бы и не в остальном?

— Хорошо, если так. Но я все же не уверена. Для девушек все это очень серьезно. Нехорошо, если Том посещал эту семью, не имея никаких намерений.

— А если имел, тебе это тоже не нравится. На тебя трудно угодить, дорогая. — И муж потянул к себе разложенную на столе газету.

— Я чувствую, что на него это совсем непохоже, — сказала миссис Кори, выражаясь все более неясно, как часто бывает с женщинами, знающими, чего они хотят. — Брось читать, пожалуйста, Бромфилд! Я ведь очень беспокоюсь. Я должна узнать, насколько это серьезно. Не могу я терпеть дольше. И не понимаю, как ты можешь быть спокоен, ничего не зная.

— Я, например, не знаю, что со мной будет после смерти, и, однако, сплю спокойно, — ответил Бромфилд Кори, откладывая газету в сторону.

— Это совершенно иное.

— И более серьезное? Ну ладно, что ты можешь сделать? Мы уже обсуждали это, когда ты летом приезжала и согласилась со мной, что сделать мы ничего не можем. С тех пор ничто не изменилось.

— Нет, изменилось, продолжается по-прежнему, — сказала миссис Кори, снова противореча себе в словах. — Я должна прямо спросить Тома.

— Дорогая, ты же знаешь, что не сможешь.

— Тогда почему он нам ничего не рассказывает?

— Он не может, если ухаживает за мисс Айрин — так ее, кажется, зовут? — как принято у американцев. Он скажет нам, когда объяснится с ней. Так поступил когда-то и я. Вспомни нашу собственную молодость, Анна. Правда, это было давно.

— Все было иначе, — сказала миссис Кори, почувствовав, однако, легкое волнение.

— Почему иначе? Мамаша Лэфем знает, влюблен ли Том в ее дочь или нет; несомненно, знает это от нее и папаша Лэфем. А нам не знать этого, пока не узнает сама девушка. Будь уверена. Твоя мать про нас знала и сказала твоему отцу; а мой бедняга отец ничего не знал до самой помолвки; а я ухаживал за тобой или, как ты это называешь, — волочился…

— Нет, это ты так называл.

— Значит, я? Целый год или дольше.

Жена не могла не утешиться несколько при воспоминании о днях юности и любви, оживших при этих словах, хотя ей неприятно было связывать их с чувствами ее сына к Айрин Лэфем. Она задумчиво улыбнулась.

— Ты, значит, думаешь, что они еще не поняли друг друга?

— Вероятно, поняли.

— И объяснились?

— Из нашего разговора логически следует, что нет. Но тебе не обязательно так думать. А теперь можно я почитаю, дорогая?

— Да, теперь можешь, — сказала миссис Кори с одним из тех вздохов, какими женщины выражают скорее свою уверенность в никчемности мужей вообще, чем недовольство собственным супругом.

— Спасибо, дорогая, тогда я уж и закурю, — сказал Бромфилд Кори, закуривая сигару.

Она оставила его в покое и не пыталась больше добиться чего-либо от сына. Это не значит, что она ничего не предприняла. Разумеется, она даже себе, а тем более другим, не призналась, зачем сделала утренний визит Лэфемам, которые к этому времени перебрались из Нантакета на Нанкин-сквер. Дочерям она объяснила, что давно чувствовала себя неловко, использовав это знакомство, чтобы получить деньги на благотворительные цели, и больше его не поддерживая. Кроме того, ей казалось, что ей следует как-то признать деловую связь Тома с отцом семейства, дабы никто не подумал, будто семья Тома этого не одобряет.

— Да, дела есть дела, — сказала, смеясь, Нэнни. — А нас опять хочешь взять с собой?

— Нет, на этот раз я поеду одна.

На этот раз ее экипаж легко нашел дорогу на Нанкин-сквер, и она послала со служанкой карточку, которую миссис Лэфем получила в присутствии своей дочери Пенелопы.

— Придется принять ее, — пролепетала она.

— Да, но почему такой виноватый вид, мама? — сказала девушка. — Ты не сделала ничего такого уж дурного.

— А мне сдается, что сделала. Не знаю, что со мной. Раньше я этой женщины не боялась, а сейчас, кажется, не посмею взглянуть ей в глаза. Он ведь по своей воле к нам ездил, и, видит бог, я этому долго противилась. Я не хотела, чтобы он бывал у нас. А вообще-то мы такие же порядочные, как они, и у твоего отца вдвое больше денег. Не нам просить у них милостей. Думаю, они были рады устроить его у твоего отца.

— Это все, конечно, доводы в твою пользу, — сказала девушка. — Повторяй их про себя, всякий раз считай до ста, прежде чем заговорить, и как-нибудь все обойдется.