Возвышение Сталина. Оборона Царицына

«Ген. Брусилов произнес речь, в которой отметил, что ему, как бывшему командующему одной из армий в империалистическую войну, особенно отрадно видеть в тесной семье офицеров армии и что, несмотря на то что все мы волею судеб сейчас служим в Красной армии, мы все же не забываем старых традиций русского офицерства. Примерно в этом духе им была произнесена речь. Снесарев говорил ответное слово, в котором подчеркнул, что все мы, присутствующие, в дальнейшем не будем терять друг друга из виду и праздновать наши старые войсковые праздники».

Надо заметить, что сам Голубинцев ни в чем не признался – ни в ведении антисоветских разговоров, ни в участии в контрреволюционных организациях, заявив, что о таковых ничего не знал и никто туда его никогда не вербовал. При этом он сделал важное заявление, поясняя свою принципиальную позицию:

«Формулу лояльного работника я не признаю вообще, а в Красной армии не допускаю: командир Красной армии может быть только активным работником, командир Красной армии должен быть командир-революционер, готовый в любую минуту стать на защиту пролетарской революции. Таким я был, таков есть и таким буду, если будет к тому предоставлена мне возможность».

Это высказывание, пусть в косвенной форме, но фактически упрекало Снесарева и участников «Георгиевских вечеров» в некорректном поведении. По делу «Весна» Голубинцев получил фактически минимальный срок – 5 лет. Дальнейшая его судьба нам неизвестна, однако в списках расстрелянных в 1930-х – 1950-х годах он не значится.

Надо заметить, что большинство арестованных в 1930 году по «делу генштабистов» так или иначе давали признательные показания. И пусть они признавались в не слишком серьезных вещах, типа антисоветских разговорах и «ностальгических» собраниях, вдобавок к этому они называли имена – то есть давали ниточки на других людей. Совершенно отказывались признаваться, подобно Голубинцеву, относительно немногие. Например, не признался ни в чем арестованный 28 февраля 1931 преподаватель курсов «Выстрел», бывший полковник Генштаба и командующий 15-й и 7-й советскими армиями под Петроградом С. Д. Харламов. В итоге он был приговорен к 3 годам заключения условно и сразу же восстановлен на всех должностях. Также в 1931 году были освобождены еще до суда бывшие генералы А. Л. Певнев и Ф. Ф. Новицкий. Был арестован, но затем освобожден инспектор артиллерии РККА бывший полковник В. Д. Грендаль, позднее ставший генерал-полковником артиллерии и заместителем начальника ГАУ.

Родные Снесарева писали его сослуживцам – Буденному, Ворошилову, Сталину. Буденный ответил, что, к сожалению, ничем помочь не может. Ворошилов не ответил вообще. А Сталин… он тоже не ответил на письмо и телеграмму, но написал Ворошилову записку: «Клим! Думаю, что можно было бы заменить Снесареву высшую меру 10 годами».

Суд над генштабистами состоялся 18 июля 1931 года. Коллегия ОГПУ приговорила бывшего военного министра Временного правительства А. И. Верховского, бывших генералов А. Е. Снесарева и Е. К. Смысловского к высшей мере наказания, однако последним двум приговор тут же заменяют на 10 лет лагерей. Приговор Верховскому тоже был отложен и заменен на 10 лет чуть позднее.

В отличие от более поздних фигурантов дела «Весна», давших более серьезные показания (там фигурировали уже конкретные планы мятежа и обвинения в диверсиях с человеческими жертвами), подавляющее большинство осужденных генштабистов, вне зависимости от приговоров, вскоре было освобождено, многие из них уже в 1934–1935 годах восстановлены в званиях и должностях. Впрочем, именно последним повезло меньше всего – через пару-тройку лет они вновь угодили в мясорубку 1937–1938 годов…

Снесарев попадает на Соловецкие острова, затем – в Свирьлаг. В 1934 году его досрочно освобождают из заключения. Но бывшему генералу было уже под 70 лет; в декабре 1937 года он умер и был похоронен на Ваганьковском кладбище.

Приведенная нами биография Снесарева, а также многих других бывших царских офицеров позволяет лучше понять психологию и взгляды этой общности, к которой относилось большинство «старых военспецов». А ведь в 1918 году эти взгляды были куда более радикальными, пусть и скрывались более тщательно. Поэтому нельзя не признать, что недоверие большевистских руководителей к военным специалистам было вполне обоснованно. Если измен со стороны «спецов» после лета 1918 года (когда падение большевиков казалось уже предрешенным) было сравнительно немного, это в первую очередь объясняется отвратительной работой белой и антисоветской агентуры, не сумевшей (как выясняется сегодня) наладить сколь-нибудь эффективной работы среди руководства Красной армии. Огромную роль сыграло также психологическое давление кампании «красного террора» вкупе с контролем со стороны комиссаров и такими экстремальными мерами, как взятие в заложники родственников.