Это высказывание, пусть в косвенной форме, но фактически упрекало Снесарева и участников «Георгиевских вечеров» в некорректном поведении. По делу «Весна» Голубинцев получил фактически минимальный срок — 5 лет. Дальнейшая его судьба нам неизвестна, однако в списках расстрелянных в 1930-х — 1950-х годах он не значится.
Надо заметить, что большинство арестованных в 1930 году по «делу генштабистов» так или иначе давали признательные показания. И пусть они признавались в не слишком серьезных вещах, типа антисоветских разговорах и «ностальгических» собраниях, вдобавок к этому они называли имена — то есть давали ниточки на других людей. Совершенно отказывались признаваться, подобно Голубинцеву, относительно немногие. Например, не признался ни в чем арестованный 28 февраля 1931 преподаватель курсов «Выстрел», бывший полковник Генштаба и командующий 15-й и 7-й советскими армиями под Петроградом С. Д. Харламов. В итоге он был приговорен к 3 годам заключения условно и сразу же восстановлен на всех должностях. Также в 1931 году были освобождены еще до суда бывшие генералы А. Л. Певнев и Ф. Ф. Новицкий. Был арестован, но затем освобожден инспектор артиллерии РККА бывший полковник В. Д. Грендаль, позднее ставший генерал-полковником артиллерии и заместителем начальника ГАУ.
Родные Снесарева писали его сослуживцам — Буденному, Ворошилову, Сталину. Буденный ответил, что, к сожалению, ничем помочь не может. Ворошилов не ответил вообще. А Сталин… он тоже не ответил на письмо и телеграмму, но написал Ворошилову записку:
Суд над генштабистами состоялся 18 июля 1931 года. Коллегия ОГПУ приговорила бывшего военного министра Временного правительства А. И. Верховского, бывших генералов А. Е. Снесарева и Е. К. Смысловского к высшей мере наказания, однако последним двум приговор тут же заменяют на 10 лет лагерей. Приговор Верховскому тоже был отложен и заменен на 10 лет чуть позднее.
В отличие от более поздних фигурантов дела «Весна», давших более серьезные показания (там фигурировали уже конкретные планы мятежа и обвинения в диверсиях с человеческими жертвами), подавляющее большинство осужденных генштабистов, вне зависимости от приговоров, вскоре было освобождено, многие из них уже в 1934–1935 годах восстановлены в званиях и должностях. Впрочем, именно последним повезло меньше всего — через пару-тройку лет они вновь угодили в мясорубку 1937–1938 годов…
Снесарев попадает на Соловецкие острова, затем — в Свирьлаг. В 1934 году его досрочно освобождают из заключения. Но бывшему генералу было уже под 70 лет; в декабре 1937 года он умер и был похоронен на Ваганьковском кладбище.
Приведенная нами биография Снесарева, а также многих других бывших царских офицеров позволяет лучше понять психологию и взгляды этой общности, к которой относилось большинство «старых военспецов». А ведь в 1918 году эти взгляды были куда более радикальными, пусть и скрывались более тщательно. Поэтому нельзя не признать, что недоверие большевистских руководителей к военным специалистам было вполне обоснованно. Если измен со стороны «спецов» после лета 1918 года (когда падение большевиков казалось уже предрешенным) было сравнительно немного, это в первую очередь объясняется отвратительной работой белой и антисоветской агентуры, не сумевшей (как выясняется сегодня) наладить сколь-нибудь эффективной работы среди руководства Красной армии. Огромную роль сыграло также психологическое давление кампании «красного террора» вкупе с контролем со стороны комиссаров и такими экстремальными мерами, как взятие в заложники родственников.
Сказанное вовсе не отменяет того, что мотивы и позиции «военспецов» могли оказаться весьма разными. Не следует забывать, что многие из них за отказ изменить красным поплатились жизнью — среди них бывшие генералы А. П. Николаев, А. В. Соболев, А. В. Станкевич, барон А. А. Таубе, расстрелянные или повешенные белыми.
В целом при изучении действий и побуждений тех или иных личностей времен Гражданской войны ни в коем случае не следует упускать или приуменьшать роль гигантского раскола в российском обществе, в итоге вылившегося в трехлетнее междоусобное противостояние. Если одна сторона не может понять другую и не в состоянии объяснить ее побуждения иначе, чем набором отрицательных качеств, это еще не значит, что она целиком права. Скорее, наоборот, подобная ситуация говорит о нежелании понимать происходящее, то есть повышает долю ответственности этой стороны за общую трагедию.
В статье, кроме указанных выше, использованы материалы из первого тома «Документов по истории Гражданской войны в СССР» (М.: Политиздат, 1941), а также работы Я. Тинченко «Голгофа русского офицерства» и с сайта, посвященного А. Е. Снесареву . Ссылок на эти источники мы не даем, чтобы не перегружать материал.
В. Гончаров
Красный террор в Царицыне — правда и вымыслы