Впечатления моей жизни

Сначала Коненков ретиво принялся за дело. Это был недоучка-гимназист 4-го класса, резонер, нахватавшийся вкривь и вкось разных теорий. Спустя некоторое время он обнаружил еще новое качество: он оказался страшным лентяем. Уроки в школе зачастую давала его жена, женщина с большой выдержкой, но тоже с массой фанаберии. Мы с ними помногу, часто беседовали, и что особенно бросались в глаза и поражало нас, это, при всей кажущейся начитанности и многословии этих людей, их безнадежная некультурность. Потом мне пришлось иметь много дела с подобными типами. Говоришь с человеком, кажется, на родном языке, а понять друг друга -- не понимаем. Несмотря на то, наша школа пустила корни. Через некоторое время мы перевели ее в бывший флигель для гостей, переделанный и приспособленный для школы. Успехи учеников нас очень радовали, между ними оказались очень способные.

Раз мы прослышали про одного народного учителя, Сергея Павловича Колосова, хорошего преподавателя хорового пения. Своей любовью к делу он был известен в нескольких губерниях. Киту пригласила его на рождественские каникулы, и в две недели он прекрасно обучил ребятишек стройному пению. Наши резонеры Коненковы о музыке понятия не имели, презирали ее как что-то низменное для них. Колосов был очень симпатичный, умный человек, и мы искренно позавидовали той школе, которой посчастливилось иметь такого учителя.

Школа настолько увлекла нас, что мы стали мечтать о чем-то большем. Косность, невежество мужиков резали нам глаза. Вечный плач об "умалении" земли только отчасти был основателен. В общем у смоленских крестьян земли довольно, но умения обращаться с ней совершенно не было. Их скот, лошади, обработка земли - одно отчаяние. Кочковатые луга, покрытые сплошь зарослями, - ни лес, ни сенокос. Все вместе было что-то безнадежное и безобразное. Соседство культурного имения мало влияло на них. На благоустроенное имение они смотрели как на господскую затею, к ним неприменимую. Они были правы в одном, что в общинном землевладении хороший хозяин стоит в слишком большой зависимости от своих односельчан. Он невольно подчинен общим условиям и не может проявить личной инициативы. Начать что-либо самостоятельно ему нет ни смысла, ни возможности. У некоторых даже бывали прикупленные клочки земли, но на них они тоже не были хозяевами: зависть соседей и все, что за нею идет, не позволяли мужику пользоваться ими путным образом - охоту отбивали. Посеет ли он вику или что-нибудь другое, соседи напустят скотину, лошадей и все без жалости вытопчут, так что тот и клока сена не соберет; вздумает ли насадить в огороде яблонь - ребятишки все яблоки еще зелеными украдут, так как у соседей деревьев нет. Невежество мужиков доходило до того, что они не умели даже взрастить себе ничего огородного: капустой осенью они обыкновенно запасались в соседних экономиях или везли из города. Вся эта темнота, массовое пьянство делали крестьян бедными. Но о пьянстве и его ужасных последствиях не стоит говорить: кажется, этого бича никогда не искоренить.

Мы все это давно поняли и скорбели душой, что никто - ни правительство, ни частная инициатива - не идет на помощь этому бедному люду и некому вывести его на свет из непроглядной тьмы. Вот мы и решили, что только школа может путем постепенного облагораживания, воспитания и снабжения действительно полезными, нужными им познаниями внести свет в крестьянскую среду. Вступив в переписку с Департаментом земледелия, мы достали уставы существующих еще в малом количестве сельскохозяйственных школ. Субсидий на них правительство не выдавало, или если давало, то такие ничтожные, что о них не стоит и говорить, так что все расходы падали на устроителей школ.

Ознакомившись с порядками действующих школ, нам захотелось поставить нашу школу в независимые условия и не впадать в ошибку, свойственную большинству сельскохозяйственных школ, т.е. поставить дело таким образом, чтобы школьное хозяйство было совершенно отделено от хозяйства экономии и чтобы не было и речи о том, чтобы пользоваться трудами учеников для имения, как это делается во многих школах. Эти приемы нам были несимпатичны. О таких школах, где зачастую помещик злоупотреблял трудом учеников, не держал рабочих и требовал непосильной работы от юношей, почти мальчиков, еще не вполне развитых физически, и крестьяне и учащиеся были плохого мнения.

Уставы, присланные нам из Департамента, были очень несовершенны, и типы этих школ стоили страшно дорого. Мы с Киту погорячились, поволновались, но перед очевидностью нужно было сдаться - средств не хватало. Переписка с Департаментом ни к чему не привела. Замыслили мы хорошо, но это было не по карману.

Моя роль во всем этом была пассивная, но я от всего сердца сочувствовала Киту и так же, как и она, была влюблена в эту идею, так же волновалась, горевала, о неудаче. Нам было больно расстаться с нашими иллюзиями, тем более что таких школ было очень мало - на всю Россию десять-двенадцать.