Впечатления моей жизни

Задолго до того, как я, наконец, основала школу, у меня сложился известный идеал народного учителя. Я всегда думала, что деревенский учитель должен быть не только преподавателем в узком смысле слова, т.е. от такого-то до такого-то часа давать уроки в классе; но он должен быть и руководителем, воспитателем, должен сам быть сельским деятелем, всеми интересами своими принадлежащим к деревенской среде; знать сельское хозяйство хотя бы в какой-нибудь маленькой отрасли его, быть если не специалистом, то любителем, например, огородничества, садоводства или пчеловодства, чтобы подавать пример своим ученикам, приучать их к труду; пробудить сознательное отношение и любовь к природе; а кроме того, он должен был быть и их первым учителем нравственных правил, чистоплотности, порядочности, уважения к чужой собственности. Деревенская обстановка темна, дети видят иногда дурные примеры, пьянство, драки, воровство. Где же, как не в школе, должны они получить первые примеры для жизни? Все это лежит на учителе. Ему надо заронить в душу своих питомцев искру Божию.

В Талашкине устроить школу было трудно. Как мы ни прикидывали, а два хозяйства в одном не совмещались. В версте же от Талашкина, как раз против дома, проходила граница наших владений, и с трех сторон врезалось в нашу землю небольшое именьице одного мелкого помещика (Красноленского) Фленово. Я давно подумывала приобрести его для устройства в нем сельскохозяйственной школы, но при жизни владельца это никак не удавалось. Ему, видимо, было жаль расстаться с имением, и, когда речь заходила о продаже, страшно дорожился.

Наконец Красноленский умер. После него, кроме законной жены и уже немолодой, замужней дочери, остались еще две семьи. Все эти три семьи жили во Фленове и яростно, с пеной у рта, делили ризы после умершего. У одних в руках осталась шуба, у других — какой-то вексель, у третьих — ружье и золотые часы, и по этому поводу происходили крупные скандалы, какие только порождает борьба за имущество в среде грубых, некультурных людей. Впрочем, кажется, и в более культурных слоях в вопросах дележа и наследства люди легко звереют, лишь только дело коснется денег — от них немедленно отскакивают привитые воспитанием принципы порядочности и чувства приличия… Неудивительно, что и во Фленове при разделе стали происходить самые невероятные скандалы. В результате ко мне приехала вдова, "Красноленчиха", как ее называли в округе, со своей уже немолодой, в высшей степени развязной дочерью и предложила мне купить Фленово.

Переговоры наши длились без конца. Как только я соглашалась на их условия, эти дамы придумывали новые требования и тут же при мне, без стеснения, начинали пререкаться, не скрывая непримиримой вражды между собой. Если одна уступала что-нибудь другая прекращала переговоры, и дело казалось неосуществимым.

Мне они так надоели, что я поставила условием иметь дело только с кем-нибудь одним и уехала в Петербург, оставив нашему управляющему доверенность на совершение купчей. Измучив совершенно бедного управляющего, отняв у него массу времени, месяцев через пять эти матроны решились наконец закончить дело, и Фленово было мной приобретено.

Кроме высокой горы возле усадьбы, на которой росли огромные сосны, ели и липы, да широкого, чисто русского вида с горы, в имении не было решительно ничего — покривившийся дом, несколько сгнивших построек годны были только на слом. Но зато вид с горы был действительно редким по красоте. По огромному необъятному пространству, по мягким склонам холмов ютились деревушки, среди самых разнообразных и разноцветных полей, разбросанных, как ковер, горящий на солнце прихотливыми пятнами во всех направлениях. Кое-где выделялись между ними небольшие перелески, а на горизонте тянулся лес едва заметной тонкой темно-синей полосой. Даль необъятная, теряющаяся в синеватой дымке, простор и покой… Только где-то, далеко в долине, изредка пробегали поезда, расстилая за собою длинную белую гряду клубящегося дыма и далеким протяжным свистком нарушая тишину точно застывшего в безмолвии края…

Кое-как поправивши дом Красноленского, прежде чем основать школу, я за год до нее устроила во Фленове летние курсы плодоводства, садоводства и огородничества для сельских учителей под руководством профессора Регеля. С осени он приехал в Талашкино, дал нам все необходимые указания, как разбить фруктовый сад, как взрыхлить землю, насадить известное количество саженцев, приготовить гряды и т.д. К весне же, когда все прижилось и было готово все, что надо, он приехал читать свои лекции. Слушатели состояли из народных учителей по выбору смоленского инспектора народных училищ, рекомендовавшего наиболее способных, интересующихся новым делом людей, желавших расширить свои познания. Их было 28 человек, и они очень ретиво принялись за дело, так что профессор Регель вполне удачно провел свой курс теоретически и практически.