Впечатления моей жизни

В устройстве Фленова меня больше всего стесняло то, что муж почему-то сделался скуп, сильно урезывая меня в средствах каждый раз, что я у него просила денег. Пришлось изощряться, прибегая к самым дешевым способам постройки, делая некоторые просто глинобитными мазанками, на практике показавшими, что они, может быть, хороши на юге, но в нашем сыром климате совершенно неприменимы и непрактичны. Подобное строение едва могло служить 10-12 лет, требуя постоянного ремонта, после чего его приходилось срывать, так как все устои его подгнивали. В одной из таких мазанок пришлось поместить пчеловодный музей — собрание всевозможных типов ульев, начиная с примитивной подвесной колоды и до самых усовершенствованных заграничных образцов, одним словом все, что касалось этой области, до мельчайших подробностей, можно было видеть собранным в этом музее. В другой такой же мазанке помещалась столярная мастерская, где делались балалайки. Я с ненавистью глядела на мои "мусорные дома", как я их называла. Они раздражали меня, побуждая всегда на новые объяснения с мужем, которые ни к чему не приводили, а лишь обостряли наши отношения.

Я не раз искала случая заинтересовать мужа своей школой, завоевать его симпатию к ней. Много раз приходилось мне с ним по этому поводу спорить. Муж продолжал относиться несочувственно, и это было обидно. Такое отношение было особенно странно с его стороны, так как он сам затеял огромную и очень дорогую постройку — училище в Петербурге. Купив для этой цели на Моховой очень дорогой участок земли, он сыпал в это дело не десятки, а сотни тысяч и, преследуя исключительно свое желание скорее видеть его законченным, глядел сквозь пальцы на то, что вокруг этого дела многие сильно нагрели себе руки. Мне было жаль, что все эти огромные жертвы и затраты производились исключительно для маленькой горсти детей богатых родителей, которым и так все доступно, и что, несмотря на большую плату за учение, доходы школы далеко не покрывали расходов. В первые годы муж приплачивал до пятидесяти тысяч рублей в год, а иногда и больше. Я горько упрекала его за то, что, бросая деньги на такую дорогую затею, он безжалостно предоставляет мне строить из мусора необходимые постройки во Фленове.

Как-то совестно было жить в нашем культурном Талашкине в убранстве и довольстве и равнодушно терпеть кругом себя грязь и невежество и непроглядную темноту. Меня постоянно мучило нравственное убожество наших крестьян и грубость их нравов. Я чувствовала нравственный долг сделать что-нибудь для них, и совсем уж было противно в разговорах со многими из богатых помещиков нашего края слушать, как эти люди, часто без милосердия притеснявшие мужиков, называли их "серыми", презирали, гнушались ими и, как и заводские деятели когда-то в Бежеце, видели только во всем себя и свою выгоду. Как много на Руси таких типов!… Они думают, что крестьяне не люди, а что-то вроде полуживотных… Слепые, под неприглядной корой они проглядели то, что вылилось когда-то в былины и сказки и тихую, жалобно-горестную песнь о несбыточном счастье… Разыскать эту душу, отмыть то, что приросло от недостатка культуры, и на этой заглохшей, но хорошей почве можно взрастить какое угодно семя...

Мысли эти я не раз развивала перед мужем, но, к сожалению, мне пришлось столкнуться с его взглядами, сильно коробившими и возмущавшими меня. Он, как и многие, был слеп и не понимал народа, признавая только культурный слой общества, и желал исключительно служить его усовершенствованию. В этих целях он и затеял свое училище в Петербурге. Он был открытым врагом современной системы образования юношества, и ему казалось, что стоит лишь учредить образец училища на новых началах, как пример этот будет признан правительством и остальные учебные заведения немедленно подвергнутся преобразованию. Но и в этом частном вопросе наши мнения разошлись. Я считала, что вопрос должен быть расширен, что он свободно мог бы атаковать не только среднее образование, но всю систему наших образовательных учреждений, которую давно следовало бы изменить и обновить. Я считала, что следовало бы действовать через печать, имеющую в наше время такую силу. Имея в руках необходимые документы и данные, он мог бы бороться за свою идею более успешно, нежели учреждением училища, доступного лишь небольшой кучке богатых людей.

Эта рознь во взглядах, постоянная борьба порождали между нами недовольство и служили источником частых столкновений. Мы расходились, каждый убежденный в своей правоте.

XVII Учителя. В.А.Лидин. Миша и Хамченко. Выставка в Смоленске