Вперед, гвардия!

— От всей души с вами, Михаил Федорович! Норкин горячо пожал ее, задержал ненадолго в своей и сказал, чуть заметно усмехаясь:

— Видишь, как оно получается: шел ты ко мне как больной, а выступать пришлось в роли доктора.

Гридин ушел, а Норкин так и не ложился в эту ночь: сначала писал рапорт на имя Семёнова, а потом помешала гроза. Она подкралась бесшумно, укутавшись в иссиня-черную тучу, и вдруг распахнула ее, полоснула по земле бичами-молниями, рассыпала раскаты грома и хлынула вниз потоками воды. Крупные капли барабанили по палубам катеров, загоняли под укрытия все живое. Даже комары присмирели, прилепившись к переборкам. В открытый иллюминатор вместе со свежим ветром врывались мелкие брызги дождя. Стол был уже мокрым, влажной стала подушка, а Норкин не закрывал иллюминатора: его радовала гроза, принесшая прохладу после многих дней дурманящей жары.

Утром Норкин отправился в штаб. Семёнова он нашел на берегу Березины. Капитан первого ранга сидел в тени помолодевших деревьев и оживленно рассказывал что-то офицерам штаба, слушавшим его с постными физиономиями. Увидев приближающегося Норкина, Семёнов нахмурился, демонстративно повернулся к нему спиной и продолжал:

— Главное для командира — добейся точного выполнения своего приказания! Начнешь раздумывать, искать более правильное решение — гроб! Пиши пропало!

— Разрешите, товарищ капитан первого ранга? — спросил Норкин.

— Что у вас? Неужели не можете подождать до конца офицерской учебы?

— Очень срочное, — ©тветил Норкин. Он подготовился к подобной встрече, и слова Семёнова нисколько не поколебали его решимости. — Я пришел доложить о том, что сейчас мы напрасно разбрасываем снаряды…

— А вы стреляйте по целям, вот и не будете разбрасывать! — вспыхнул Семёнов.

— Все свои соображения я изложил в рапорте. Если вы письменно подтвердите прежнее приказание, прошу разрешения обратиться с этим вопросом к командующему.

Если бы Норкин волновался и кричал, то Семёнов осадил бы его. Но спокойствие комдива обезоруживало. Семёнов понял, что Норкин решил довести дело до конца, и вырвал рапорт из его рук. Бегло просмотрел его, исподлобья глянул на Норкина и снова впился глазами в ровные строчки рапорта. Офицеры оживились. Кое-кто из них ободряюще подмигивал Норкину — дескать, «дай ему жизни!»

Чем больше Семёнов вдумывался в содержание рапорта, тем яснее понимал, что развивать конфликт опасно. Норкин не просто жаловался, писал не «вообще», а обоснованно докладывал о всех ошибках Семёнова. Не забыл ни «слепой» огневой позиции, ни назойливого требования отличных попаданий. Обвинительный акт был в руках Семёнова. Попади он к командующему или члену Военного Совета — говори спасибо, если только по шапке дадут! Может быть и хуже… А сознаться в ошибках, признать вину… Не таких обводил вокруг пальца! А этого молокососа обвести и бог велел!

Семёнов усмехнулся, аккуратно сложил рапорт и небрежно протянул его Норкину.

— Держи, — сказал он, улыбаясь только углами губ. — Можешь делать с ним всё, что найдешь нужным. Толково написал. Одного не учел… Горяч, горяч очень! А горячность в нашем деле — главный враг!.. Глянул ты с высоты своего воробьиного полета и зачирикал: «Караул! Нас обижают!» А о том не подумал, что каждому овощу свое время! — Семёнов многозначительно поднял палец. — Шурка!

— Точно, было.

— Тьфу, дурак! — Накопившееся раздражение нашло выход, и на адъютанта обрушился поток брани. — Слушай, а не брякай, как попугай!

Адъютант никак не мог понять своей вины и удивленно моргал глазами. А Семёнов сыпал громы и молнии, ругал и штабных офицеров, и Норкина, и начальство, которые, по его мнению, не выполняли своих-прямых обязанностей, взвалили всю тяжесть на плечи его, Семёнова, а сами отсиживаются в холодке. Наконец, капитан первого ранга немного успокоился, прошелся несколько раз по полянке и сказал, ткнув пальцем в грудь Норкина:

— То было сделано по тактическим соображениям. Каким — скоро узнаешь… Со вчерашнего дня обстановка изменилась. Это чадушко, — кивок головы на адъютанта, — видно, ещё не отправило тебе приказ, а ты и рад стараться, иолез в бутылку.

— Никуда я не полез…

— Ладно, ладно! Не такое сейчас время, чтобы к слову придираться! Это в гражданскую войну, бывало, у офицеров голубая кровь поигрывала, чуть что — в амбицию лезли. Был у нас такой случай. Я тогда еще во втором флотском экипаже служил…

— Приказ когда прикажете получить? — перебил его Норкин.

— Ага… Так вот… Обстановочку нужно разведать. Там подходы к фронту по реке, наличие сил и прочее. Сам смени позицию и замри в кустах, а парочку матросов пошли к ним в тыл зипуна пошарпать. — Норкин удивленно вскинул брови. Семёнов заметил это и продолжал уже языком циркуляров — Произвести поиск, взять языка и по исполнении вернуться на исходные позиции. О деталях договоримся. Пошли!

Полуглиссер быстро скользит по реке. Рядом с Норки-ным сидит Крамарев, за ним — Пестиков. Крамарев не отрывает глаз от речной глади, кажется, он целиком поглощен своим делом. Однако Норкин чувствует, что и тот и другой настороженно ждут, что скажет командир.