Вперед и с песней

Скорее всего это и был Лев Грымский собственной персоной.

«Да, в такого запросто можно влюбиться, — быстро прокрутилось у меня в голове. — В каком-то смысле Лилю можно понять».

— Да, ищу, — сказала я, быстро распрямляясь. — Друзья пригласили меня на дачу, на шашлыки, а я никак не могу найти, где они тут…

— Ну, здесь шашлыков вы точно не найдете, — улыбнулся Грымский, показывая целый ряд ослепительно белых зубов и собираясь снова исчезнуть за дверью.

— Но, может быть, вы мне подскажете… их зовут Дима и Катя, у них тоже дача где-то здесь, — проговорила я, думая лишь о том, как бы мне его теперь подольше задержать и хоть что-то выяснить из разговора.

— Нет, девушка, я из соседей никого, к счастью, не знаю, — ответил Грымский. — И они меня тоже не знают.

Но вдруг нахмурился и посмотрел на меня строго:

— Но все же: почему вы не постучались в дверь, а лазаете по чужим окнам, девушка? Кстати, кого вы на самом деле тут ищете?

Теперь Грымский смотрел на меня в упор, и я почувствовала, что стою перед ним как школьница, вытянув руки по швам.

— Я ищу Валентина Валентиновича Лепесточкина, — произнесла я и сама поразилась тому, что вдруг, помимо моей воли, начал говорить язык мой — враг мой.

— А, вот это уже больше похоже на правду, — как-то странно прищурился Грымский. — Это уже интересно. И почему же вы ищете его здесь, девушка?

— Потому что вы его похитили. А Лилю Костюченко жестоко избили. Вы преступник. Если пробирки попадут в ваши руки, они принесут зло всем людям.

— Очень хорошо. Но, может быть, вы, девушка, знаете и скажете мне, где сейчас находятся эти пробирки? Очень, очень интересно было бы послушать.

Грымский теперь смотрел таким взглядом, от которого, казалось, волосы на моей голове вот-вот могли вспыхнуть, как факел, хотя все мое тело почему-то от дикого напряжения, наоборот, покрылось холодным, липким потом.

Ничего себе, теперь я на собственной шкуре чувствовала неодолимую силу воздействия этого странного человека и почему-то действительно неотрывно смотрела ему в глаза. Как та самая лягушка.

А ведь Лиля меня предупреждала! Хотя, кажется, что в глазах Грымского такого особенного? Маленькие, черные, похожие на горячие угольки.

Но почему-то действительно прожигают, прожигают до самых мозгов, и совершенно некуда деться от его испепеляющего взгляда.

— Знаю, — сказала я покорно, хотя только что собиралась с духом сказать нечто совсем другое, противоположное. Да что там — я чувствовала, знала, что этого человека нужно сейчас просто схватить и связать, и основания для этого есть — он же сам недавно до полусмерти избил Лилю, да и вообще с таким типом шутки плохи.

— Знаю, — сказала я вместо этого. — Пробирки… у голодного.

— У голодного? — переспросил Грымский, по-прежнему глядя на меня, не моргая. — Это что же — фамилия такая? Знаете что, а пройдемте-ка, девушка, в дом, вы сядете напротив в удобное кресло, и мы спокойно обо всем поговорим, а потом вместе решим, как действовать дальше. Может быть, вы даже сходите к этому голодному и все принесете…

Я чувствовала, что мне ни в коем случае не надо сейчас идти в дом с мрачными шторами, что-то надо сделать, чтобы не идти за Грымским… как лягушка. Но для того, чтобы я смогла стряхнуть свое оцепенение, он должен хотя бы на минуту отвести от меня свои ужасные горящие глаза, как-нибудь отвлечься.

Но Грымский по-прежнему глядел на меня со странной задумчивой усмешкой, и я в ответ ему только послушно кивнула.

Господи, да что это со мной? Да и я ли это вообще или какой-то совсем другой человек? Непонятно, почему у меня так мелко дрожат руки и ноги, словно я сейчас несу на своей голове бетонную плиту? Теперь ясно, что имели в виду магические кости, когда выдали непонятную для меня фразу: «Радуйтесь, что ваши взгляды не совпадают».

Черт возьми, но они теперь как назло совпали, в самом что ни на есть прямом смысле этого слова.

— У-у-у! — вдруг взвыл кто-то рядом так громко, что у меня еще больше задрожали поджилки.

— Ага, попался наконец-то! Ах ты сволочь такая! Клубники моей захотел! — раздался за моей спиной противный, женский визг. — Я тебе покажу мою клубничку, гадюка ползучая, вот тебе, вот тебе! Я тебя мотыгой по спине быстро отхожу!

От неожиданности Грымский вздрогнул и перевел взгляд в ту сторону, откуда доносились крики.

— Да не нужна мне ваша клубника, гражданочка, в данной вылазке я преследовал совсем иные цели, — ответил ей жалобно мужчина. — Ой, да больно же! Прекратите, гражданочка! Уберите свой рабочий инвентарь! Ой, как мне ножку больно!

Это был голос Адама Егоровича, который сейчас, по всей видимости, вступил в отчаянную схватку с какой-то разъяренной огородницей.

— Знаем мы ваши цели! — заливалась женщина. — Своровать хоть что-нибудь — вот и все цели, а потом продать за бутылку. Признавайся, это ты по весне у меня провода все со столба срезал, а потом в пункт приема цветных металлов сдал? А рассаду помидорную я из-за кого три раза сажала? Говори: из-за тебя? Получай, получай!