Вперед, Команданте (СИ)

Не знаю, сколько прошло времени – час, два, три. Когда запертая дверь вдруг открылась и в номер, ставший моей тюрьмой, заглянул какой-то совершенно незнакомый мне человек, одетый как все эти „повстанцы“, в подобие военной формы без знаков различия. И сказал мне на почти правильном французском – что он хочет вытащить меня отсюда, и я должна идти за ним и во всем его слушаться, если хочу жить.

На улице лил дождь, что облегчило нам побег. Так как все мятежники сидели под крышей, и к тому же мой провожатый дал мне плащ-дождевик с капюшоном – как я успела заметить, у повстанцев так одевались только главари и те, кто был к ним приближен. Мы с деловым видом прошли по улице до того места, где стоял джип, там к нам присоединился второй неизвестный мне, с коротким автоматом. Мы сели, завели машину, и поехали. Тут лишь я вспомнила про тех, с кем приехала сюда – сеньор Лопес из министерства пропаганды и его шофер – на что один из моих спутников сделал выразительный жест, показав что этим беднягам уже никак не помочь.

Нас пытались остановить лишь на выезде из городка – двое бандитов с ружьями стояли посреди дороги. И я впервые увидела, как у людей головы разлетаются как тыквы, у моих спутников были пистолеты с толстыми стволами, глушащими звук. Мы поехали дальше, и тут я спросила, не будет ли за нами погони, там ведь еще стояли машины, и джипы, и грузовики. На что услышала ответ:

– Не заведутся, по крайней мере быстро. Мы доставим вас в столицу в сохранности, мадмуазель – но пожалуйста, помолчите!

Мужланы! Я обиженно молчала почти всю дорогу. Которую мы преодолели за два или три часа (все же не асфальт, и во время дождей), но к счастью, наш джип ни разу не застрял. Мы въехали в столицу, не привлекая ничьего внимания – ужасно, ведь так и мятежники могут ворваться! – и меня высадили возле „Сервантеса“, где я проживала. Причем они не спросили у меня адрес – значит, знали его?

Я спросила лишь на прощание, кого мне благодарить? Услышала в ответ:

– Военная контрразведка Гватемалы. Доброй ночи, мадмуазель!

И умчались в ночь (уже стемнело). А мне навстречу уже выбежали друзья – Карлос, Рикардо, Эрнесто! Я рассказала о своем чудесном спасении – им, а наутро еще какому-то важному военному чину с погонами, и наконец, вот везение, после обеда следующего дня меня представили самому Президенту! И я снова говорила о том, что пережила, во всех подробностях. Хотя моих собеседников больше интересовали не мои чувства, а видела ли я у мятежников танки и пушки. Кажется, мне не слишком верили – тот важный чин даже спросил, а не могло ли быть, что повстанцы прятали свою технику, всякий раз когда я могла ее увидеть? Но я видела танки на параде в Париже, в Праздник Освобождения – и знаю, как они шумят, рычат и лязгают, я бы обязательно услышала это, даже запертая в своей тюрьме. Потому я поклялась, что сама наблюдала лишь несколько десятков бандитов, на немногих джипах и грузовиках, и больше ничего. Чин с погонами предположил, что это, должно быть, была разведка перед главными силами вторжения. Тут я ничего не могу сказать – я же не офицер!

Я лишь спросила этого военного, несомненно занимающего высокую должность – могу ли я после взять интервью у тех героев из контрразведки, которые меня спасли? Поскольку, до того дня я даже не знала, что у этой скромной страны есть что-то подобное нашей Секретной Службе. И была даже обижена, встретив в ответ непонимание, и даже удивление – я понимаю, что это дела тайные, но разве плохо, если в Европе будут знать, что у Гватемалы есть и такие герои?

(заметка на полях – вот что значит, всего полтысячи личного состава на двести с лишним километров границы, т. е. фронта вторжения. Об эффективном контроле над территорией и говорить нельзя – тем более при полном отсутствии навыков гарнизонной и караульной службы. Очень характерное пренебрежение рутиной – для повстанцев, а не солдат. На протяжении всей кампании, „линия фронта“ была более чем проходима!).

Ретроспектива. Гватемала (столица Гватемалы). Отель „Сервантес“, июнь 1954.

– Арбенс что, не понимает – когда революция в опасности, надо отбросить все, что мешает, и драться без правил! Как русские большевики в семнадцатом. У Маркса ведь сказано, что „революция, это самое насильственное, самое ломающее нормы явление“!

– Арбенс не большевик. Хочет, чтобы все было „по конституции“. И „что подумают о нем в мире“. Есть армия – пусть она и воюет.

– Вообще, и в Европе так принято – гражданские, вне войны. Это лишь у русских по-другому.

– Потому что русские – самые революционеры и есть. Ленин был у кого?

– А нам что делать? Сами бы на фронт пошли – так оружие не дают! И прямо мешают – сказав, что мы сами организоваться не имеем права, это не по закону.

2 июня одна из „колонн“ мятежников решилась атаковать селение Гуалан, где был военный гарнизон – лейтенант и 30 солдат гватемальской армии. В итоге, понеся потери, армасовцы в панике отступили, бросая оружие.