Вперед, мой челн!

— «Кило» — это по-французски, а французы переняли словечко у греков, и означает оно тысячу. А «хер» — это сокращение от древнееврейского «херувим», то есть «ангелочек». Само же слово «ангел» происходит от древнегреческого angelos и означает «посланник». Суть нашей концепции в том, что эфир кишмя кишит этими херувимчиками, крошечными посланниками. И когда мы, отцы-искрометы, давим на ключ передатчика, то можем реализовать кого-нибудь из этих бесчисленных «посланников», только и ждущих случая услужить… Итак, тысяча восемьсот килохеров означает, что в данный момент времени миллион и восемьсот тысяч херувимов выстраиваются в линию и устремляются сквозь эфир — так, что кончик носа каждого щекочут перышки крыльев предыдущего. Размах крылышек у всех этих крошечных созданий одинаков, так что если вычертить профиль всей цепочки, одного херувима будет не отличить от другого, и все ангелочки нашей дружной колонны относятся к НГВ-ангелочкам.

— НГВ?

— Небесное гармоническое воинство. Полностью моя машинка называется НГВ-реализатор.[5]

— Голова кругом идет, — признался молодой де Сальчедо. — Подумать только! Какое откровение! Почти за гранью понимания, можно сказать. И ведь длина антенны реализатора рассчитана в точности таким образом, чтобы на каждого случающегося поблизости злого духа приходилось строго определенное число ангелов праведного воинства. А катушка седуктивности накапливает злых духов, так сказать, ошую. И когда их набивается столько, что не под силу им уже переносить собственную дурную компанию, они перепрыгивают искровой промежуток и устремляются к «доброму» электроду. И бегают так взад-вперед вдоль витков, пока не привлекут внимание «крошечных посланников», праведных херувимов. А вы, брат-искромет, одним замыканием или размыканием ключа порождаете целые сонмы невидимых крылатых почтальонов эфира. И можете, таким образом, через огромные расстояния общаться с братьями по ордену.

— Господи всемогущий! — вырвалось у де Торреса.

Не было тут имя Господне помянуто всуе; скорее, произошел спонтанный выплеск благочестивого восторга. Казалось, у де Торреса глаза готовы выскочить из орбит; очевидно, он прозрел, и ему представилось, что человек не одинок, что со всех сторон человека окружают, громоздясь друг на друга, призрачные орды. Призраки черные и призраки белые, всяк на своем квадрате бесконечной космической шахматной доски — на первый взгляд, совершенно пустой. Черные фигуры — падшие херувимы, белые фигуры — херувимы праведные; а Божественная рука поддерживает хрупкое равновесие, обрекая на служение человеку ангелов эфирных, птиц небесных и рыб морских.

Но де Торрес, удостоенный прозрения, какое зачастую делало смертных святыми, только и сподобился, что поинтересоваться:

— Не знаете, случайно, святой отец, сколько ангелов поместится на кончике иглы?

Нет, не судьба де Торресу обзавестись нимбом. Максимум, чем он может рассчитывать увенчать свою ширококостную голову — если вернется из плавания, — это камилавкой университетского профессора.

— Это и я тебе растолкую, — фыркнул де Сальчедо. — Если подойти к вопросу философски, на кончике иглы поместятся столько ангелов, сколько тебе заблагорассудится. Если же подойти практически — то сколько сумеют втиснуться. И хватит об этом. Меня интересуют факты, а не фантазии. Скажи-ка лучше, брат-искромет, как мог восход Луны помешать приему херувимчиков из Лас-Пальмаса?

— Господи Боже мой, я-то почем знаю? Что я, по-вашему, кладезь абсолютного знания? Да ничего подобного! Смиренный невежда-монах, вот кто я такой. Все, что могу сказать: когда вчера эта кровавая опухоль вылезла из-за горизонта, я, как ни старался, не смог заставить моих маленьких посланцев маршировать. Ни рядами, ни колоннами. А сигналы из Лас-Пальмаса заглушило напрочь, так что нам с братом-искрометом пришлось временно прервать это безнадежное занятие. И сегодня вечером опять та же картина.

— Луна, что ли, посылает сообщения? — скептически поинтересовался де Торрес.

— По крайней мере, расшифровать их мне не под силу. Но посылает — что да, то да.

— Санта Мария!

— Может, на Луне кто-то живет, — предположил де Сальчедо, — и шлет сигналы.

Брат-искромет иронически высморкался. Огромные ноздри его извергли иронию крупного калибра; не потерять дар речи после такой канонады могли только самые стойкие из душ.

— А допустим… — негромко произнес де Торрес, — допустим, если действительно звезды, как я слышал, это окна в небесной сфере, и ангелы высшей иерархии реализуют… гм, низших? И только когда восходит Луна — чтобы мы знали, что это небесное явление?

Он обвел взглядом суденышко и перекрестился.

— Не бойтесь, сын мой, — негромко отозвался монах. — Не надо оглядываться — у вас над ухом не дышит инквизитор. Не забывайте, я — единственный священнослужитель на всю нашу экспедицию. Более того, ваши измышления никак не затрагивают догматики. Впрочем, это и не важно. Но вот чего я не понимаю: как вообще может излучать сигналы небесное тело? И почему как раз на той самой частоте, какой пользуюсь я? Почему…