Вперед, мой челн!

— Тоже мне проблема! — с юношеской безапелляционностью оборвал его де Сальчедо. — Предположим, адмирал и Роджер Бэкон ошибаются, считая землю шаром. Предположим, на самом деле она плоская. Предположим, горизонт существует не потому, что мы живем на шаре, а потому что земная поверхность изогнута совсем чуть-чуть, вроде расплющенной полусферы. Ну и наконец почему бы не предположить, что херувимчиков посылает не луна, а такой же корабль, как наш, — только висящий в пустоте за краем света?

— Что? — в один голос изумленно выдохнули монах и де Торрес.

— Разве до вас не доходил слух, — произнес де Сальчедо, — что король Португалии предложение Колумба-то отверг, а потом тайно взял да и послал экспедицию за океан? Откуда нам знать, что это не так? Может, сигналы идут от нашего предшественника, который доплыл до края света, низвергся в пустоту и висит теперь там; а мы слышим его только при Луне, потому что он вслед за Луной сам вращается вокруг Земли — крошечным и потому невидимым спутником?

Хохот монаха перебудил, наверно, добрую половину экипажа.

— Не забыть бы пересказать эту байку оператору из Лас-Пальмаса. Пусть вставит ее в свой роман. Скажите еще, сигналы посылают те самые огнеметные летающие сосиски, что мерещатся последнее время нашим доверчивым мирянам сплошь и рядом! Нет, дорогой мой де Сальчедо, пожалуйста, только без нелепостей. Древние греки и те знали, что Земля круглая. Так учат во всех европейских университетах. И мы, роджерианцы, измерили среднюю кривизну земного шара и длину экватора. Абсолютно точно известно, что по ту сторону Атлантического океана лежат Индии. Точно так же, как точно известно — доказано математически, — что невозможны летательные аппараты тяжелее воздуха. Наши отцы-головотесы, врачеватели душевных заболеваний, авторитетно утверждают, что все эти штуковины в небе — либо массовая галлюцинация, либо происки еретиков да турков, призванные посеять в народе панику… Но сигналы с Луны — никакая не галлюцинация, уверяю вас. Понятия не имею, кто их посылает. Но наверняка не корабль — испанский там или португальский. Что за непонятный шифр, спросите вы? Хорошо, допустим на секундочку, это действительно корабль из Лиссабона — но там все равно был бы радист-роджерианец. И, согласно нашим правилам, никак не португалец, дабы по возможности оставаться в стороне от всяких там политических дрязг. Он не стал бы нарушать наших установлений и сообщаться с Лиссабоном секретным шифром. Мы, духовные наследники Святого Роджера, не опускаемся до подобной мелкой возни. Да и, в любом случае, мощности их реализатора не хватило бы для связи с Европой — значит, сигнал должен быть адресован нам.

— С чего это вы так уверены? — спросил де Сальчедо. — Понимаю, вам неприятно об этом думать, но и среди роджерианцев могут быть вероотступники. Или какой-нибудь мирянин мог дознаться ваших секретов и придумать свой шифр. Скорее всего, это один португальский корабль посылает сообщения другому, а тот где-то совсем рядом с нами.

Де Торрес вздрогнул и снова перекрестился:

— Что если ангелы предупреждают нас о близости смерти? Что если…

— Если что? Почему бы тогда им не воспользоваться нашим шифром? Уж ангелам-то он должен быть известен ничуть не хуже, чем мне. Нет, никаких «что если». Мы, в нашем ордене, не позволяем себе задаваться подобными вопросами. Мы ставим эксперименты и избегаем скоропалительных суждений, пока точно не известен ответ.

— Не уверен, что нам суждено узнать точный ответ, — мрачно сказал де Сальчедо. — Колумб обещал экипажам, что если до завтрашнего дня признаков земли так и не покажется, мы поворачиваем назад. Иначе… — он черкнул пальцем по горлу, — чик, и все. Еще один день — и мы развернемся на восток, и эта зловещая Луна с ее непостижимыми сигналами останется позади.

— Для ордена и церкви это была бы великая потеря, — вздохнул монах. — Но Богу — Богово, я же предпочитаю подвергать исследованию лишь то, что Он подносит под самый мой нос.

Изрекши столь благочестивое замечание, брат-искромет поднял бутылку, дабы определить уровень остающейся в ней жидкости. Убедившись строго по науке в существовании такового, он затем произвел сперва количественный, а затем и качественный анализ вышеупомянутой субстанции, перелив то, что оставалось в бутылке, в лучшую на свете химическую реторту — собственное бездонное брюхо.