Вперед, мушкетеры!

Но сумма была так велика, что дальнейшее увеличение делало ее призрачной. Кроме того, Петька боялся своей совести.

Домой я возвращался невеселый. Как хорошо было утром, когда я шел в школу! У порога в класс ноги вытирал, а дежурный Витька Яблочкин кричал: «Сильней три, не пущу!» Какой он все-таки хороший, этот Яблочкин. И даже после двойки за диктант все было хорошо… А теперь?.. Что же делать теперь?! Оставалось одно — ждать воскресенья, когда мне давали деньги на кино.

Придя домой, я уселся за письменный стол, достал диктант и с грустью занялся работой над ошибками. Вооружившись бритвой, я соскабливал красные пометки учителя, после чего подписывал те же исправления своей рукой. Остались какие-то три-четыре ошибки, когда позади вырос отец. Некоторое время он с интересом рассматривал мои труды, а потом спросил:

— В кинотеатрах уже идет «Броненосец Потемкин»?

— Да! — ответил я.

— Это замечательный фильм, — продолжал отец.

— Да…

Отец кивнул:

— Ты его не увидишь.

«Броненосец Потемкин»… Все завертелось перед моими глазами… «Броненосец Потемкин»… Неужели я никогда не увижу этой картины?

И только потом до меня дошло самое ужасное: я потерял единственную возможность расплатиться с Черенковым.

— Принес? — спросил он меня на следующий день.

— Забыл! — соврал я. — В понедельник обязательно принесу.

Черенков нахмурился.

— У меня тут булка, — сказал я, открывая портфель. — Хочешь?..

— Давай! Но смотри: в понедельник чтоб принес!

Теперь я все свои надежды возлагал на следующее воскресенье.

— Принес? — спросил Черенков в понедельник.

— Нет, — промямлил я. — Да ты не беспокойся… Просто я еще двум должен: одному двадцать копеек, другому пятнадцать… Но и мне должны пятьдесят копеек…

— Ну, смотри, — прошипел Черенков, — последний срок — завтра! Давай булку.

— Сейчас, сейчас…

И я поспешно протянул ему белую сдобную булку. Петька жадно вонзил в нее зубы и поморщился:

— Черствая.

На большой перемене все высыпали во двор:

— Чур, не я! Чур, не я!

— Чур, не я! — крикнул я.

— Я тебе покажу «чур, не я»! — заорал Петька. — Пошел отсюда!..

— Катись! — поддержали его дружки, Палкин и Комков.

— Да я только немножко…

— Тридцать копеек отдай сначала!

Лицо у меня запылало. Но еще унизительней было повернуться и уйти. И я стоял неподвижно и смотрел на игру. Вот Димка догнал Витьку Кошкина, а Витька догнал Саньку Сергеева, а Санька… «Ты получишь, Петька, свои тридцать копеек, — думал я. — И я снова буду свободным».

Наступил вторник, и я снова почувствовал себя уже бодрее: скоро воскресенье… Потом я вспомнил злые Петькины глаза, булку, которую он назвал черствой, и мне опять стало тоскливо. Когда перед уходом мама хотела сунуть в портфель булку, я попросил положить в нее колбасы.

На этот раз Петька не стал спрашивать про деньги. Он сразу все понял и сначала протянул руку:

— Булку!

Торопливо я открыл портфель. Скорее, скорее!.. Бери, Черенков, ешь… Десять, двадцать булок!.. Только не проси, только подожди…

Булки в портфеле не было. Я пошарил в соседнем отделении — пусто… Петька между тем переминался с ноги на ногу. Я лихорадочно рылся в книгах, перебирал тетради; я высыпал содержимое портфеля на пол и долго тряс его, похлопывая по дну. Я проверил карманы, я залез в парту…

— Где булка?! — закричал Петька.

— Тут была, — растерянно шептал я, — она с колбасой была…

Сообщение о колбасе привело Черенкова в бешенство. Он процедил:

— Теперь не обижайся.

После уроков я собрал учебники, вышел на улицу и медленно огляделся. Я давно приготовился, но все-таки вздрогнул, увидев их. Они стояли в углу, под деревом: Черенков и еще кто-то. Издали не было видно.

Я повернулся и пошел к ним в угол; я не хотел, чтобы за мной гнались.

Теперь я разглядел второго. Это был Молотков из пятого «Г», известный на всю школу своими кулачными боями.

— Вот он, — сказал Черенков, — проиграл тридцать копеек и не отдает.

— Избить надо! — устало вздохнул Молотков.

— Я тебя предупреждал, — злорадствовал Петька.

— Он тебя предупреждал? — спросил Молотков.

Я кивнул.

— Избить! — словно разрешив последние сомнения, сказал Молотков. На длинных, худых его руках свисали угловатые чернильные кулаки. Он медленно поднял один из них, с профессиональной заботливостью сжал и разжал его, что походило на смазку оружия перед боем, и сказал: — Сейчас я тебе ка-а-ак…

— Не нужно, — прошептал я, — завтра я принесу.

— Врешь! — крикнул Петька. — Ты уже сто раз обещал!..

— Быстрее! — поморщился Молотков. — Мне к двум часам у моста надо быть. Я должен там драться с Плиткиным из шестого «А».

В Петьке что-то шевельнулось.

— А если не принесешь?

— Конечно, не принесет! — воскликнул Молотков.

Я молчал.

— Он еще думает! — закричал Молотков. — Нет, ему обязательно нужно дать!

И все-таки я получил отсрочку — до завтра. Но где же взять деньги? Как быть?

После долгих мучительных раздумий я решил продать чернильницу. Буду макать на задней парте. Я долго мыл свою старую, облупленную чернильницу. Я тер ее щеткой, скоблил, обтирал; я налил в нее свежих чернил и заткнул пробкой.

Вскоре я был уже у Мишки Карпухина. Два дня назад он потерял чернильницу.