– И далече они это в ночь-то?
– Бог их ведает, я выпытывать не стала.
– Про наших-то новостей никаких не сказывали? – Женщина всхлипнула.
– Нет, Матрена, нет. Я уж сама которую ночь глаз не смыкаю. Куда мне теперь со своей оравой деваться? Трое ведь еще у меня, мал мала меньше.
– Так вот я и пришла, вдруг, думаю, про наших что узнала, сердце-то щемит. – Она безутешно заплакала.
– Если кто что узнает, неужто ж таиться будет, горе-то одно, общее, – заметила Марфа.
– Да, так все это, – успокаиваясь, ответила Матрена, – только каждый слова лишнего боится сказать. Кабы чего не вышло.
– Вестимо, так. Да ведь и жизнь ноне такая.
– Ну ладно, побегу я, – засуетилась Матрена, – а то мои там проснутся, перепугаются. Ты уж коли что услышишь, шепни мне, а я тебе. Все легче будет.
– Конечно-конечно, – приговаривала Марфа, провожая гостью к двери. Но, уже открыв ее, вдруг остановила соседку за локоть и порывисто сказала: – Уйду я отсюда, Матрена. Чует мое сердце, не свидимся мы боле на этом свете с Петром и старшенькими. Но ежели что, скажешь им: ушли, мол, под Володимир, в село мое родное.
– Так как же ты пойдешь-то? – опешила та.
– А вот так. Соберем завтра с детьми манатки да под вечер и пойдем. Небось, в дороге люди добрые милостью своей не оставят, а в селе у меня родня. Помогут.
– В селе-то ноне тоже не сладко. Здесь-то ты хоть вольный человек и дети твои вольные.
– Где она, воля-то, коли живота лишились? Пусть лучше к земле прикрепят, да живы, да на глазах пусть растут.
– Ну, да бог с тобой, – вздохнула Матрена, – может, оно и вправду так лучше будет. А я ждать буду. Да и идти мне некуда.
Когда дверь за соседкой закрылась, ребята вышли из кладовки.
– Мам, так ты ей правду сказала, про село-то, – спросил Ероха, – ужель уйдем?
– А как иначе, сынок? Я и тебя-то потому спрятала, ведь не у одних нас мужиков увели. Прознают, что ты воротился, все потянутся, и до стражи скоро дойдет. Придут и уведут тебя, кровинушку, куда спрячешь-то? Нет уж, двоих потеряла, а тебя мне Господь вернул, он и на мысль об уходе меня сейчас навел. Другого выхода нет. Поутру надо будет собираться, а пока спать ложитесь.
– Завтра Пашке надо будет только помочь в Кремль добраться, – заметил Ероха.
– Ложитесь спать. Не ваша это забота. Я все устрою.
Повторять еще раз не пришлось. Ребята, раздевшись, забрались на полати, где уже посапывали два младших брата да сестренка Ерохи. В такой уютной компании встретил Павел свою очередную ночь в чужом веке. Он уже запутался во времени и не имел представления, что сейчас дома, день или ночь. Сколько прошло с той самой мину ты, как покинул он родной берег Волги? Но спать после всех переживаний хотелось, поэтому он закрыл глаза, и вскоре его мирное посапывание присоединилось к общему хору.
Не спала ночью лишь Марфа. Иногда тихонько всхлипывая в ответ на свои же мысли, она споро и тщательно укладывала нехитрую поклажу, готовясь к завтрашнему вынужденному путешествию…
Проснулся Павел, когда солнце стояло уже высоко. На полатях больше никого не было. Он соскочил на пол, и сразу же в него впились три пары любопытных глазенок.
– А мамка где? Ероха? – Улыбнувшись ребятишкам, он начал одеваться.
Но те при виде проснувшегося незнакомца испуганно молчали. Зато из кладовой послышался шум, и оттуда, отряхиваясь, вышел Ероха.
– Давай за стол, – сказал он, – мамка сейчас придет. – И добавил, заметив вопросительный взгляд Павла: – По твоему делу пошла. Скоро обоз в Кремль пойдет, с ним и доедешь. Потому поспешай, а то разоспался. Я уж будить тебя думал…
Павел заканчивал завтрак, когда дверь отворилась и в избу вошла Марфа.
– Поднялся? Вот и хорошо, – приветливо обратилась она к парню. – Скоро поедем. Мужики тут быка забили, повезут, и мы с ними.
– Так вы тоже поедете? – удивился Павел.
– Ерошенька-то не может на людях показываться. Я сегодня даже младшим из дома запретила высовываться, вдруг проговорятся. А я все в дорогу еще ночью собрала, не велики пожитки-то. Провожу тебя в Кремль и ворочусь, а к ночи и мы в путь.
– Да вы меня посадите к мужикам, я и сам доберусь.
– Ну уж нет. Коли провожу до места, на сердце будет покойнее. Не ровен час, стражникам попадешь, коли в дороге с расспросами приставать начнут, упаси бог!
– Спасибо, – сказал Павел, поднимаясь из-за стола. – Я готов, можно и ехать.
– Погоди, еще рано, – остановила его Марфа, – да наряд этот ты уж, будь добр, сыми. Я вот тут приготовила тебе Егорушкино, – она всхлипнула, – старшого мово. Его с отцом в подземелье забрали, – пояснила она, подавая Павлу одежду.
Он быстро переоделся, а свой костюм сложил в тряпицу, которую дала ему Марфа, и завязал в узелок.
– Забери его с собой, – сказала она, – тебе сгодится, а нам без надобности. Не дай бог на глаза кому попадется, греха не оберешься.
В узелок, не смотря на все его протесты, она уложила лепешек, хлеба и добрый кусок вареного мяса. Все было готово, но ждать пришлось около часа. Наконец Марфа, который уже раз выходившая на улицу, вернулась и сказала:
– Пора!
Павел поднялся, потрепал по вихрам ребятишек, крепко пожал Ерохе руку.