Вперед, русичи!

Отбросив всякую осторожность, он подбежал к столу и внимательно осмотрел кресло. С облегчением он понял, что все доставлено было в целости и сохранности. Никто и не помышлял, похоже, даже притронуться к непонятным рычагам и кнопкам. Робость предков перед странным предметом была ему на руку.

Положив узелок с костюмом и лепешками на кресло, он включил его. Настроил на 1680 год, уселся и взял узелок на колени. Он спешил, как бы кто не вернулся в кабинет, от того и суетился. Уже был готов нажать кнопку, но вспомнил о магнитофоне. Вскочил, взял его и снова уселся. Одной рукой придерживая на коленях узелок и магнитофон, другую положил на кнопку и уже вновь был готов нажать ее, как вдруг…

Его словно током ударило, так быстро рука отскочила от кнопки и осталась поднятой. Павла поразила одна мысль. Вот сейчас он нажмет кнопку и очутится в новом, совсем незнакомом веке. Возможно, опасностей там будет не меньше, но, может быть, ему и повезет. А Ероха? А Марфа? А трое еще маленьких ребятишек? Они уже к вечеру будут в подземелье или на дыбе. И пытать их будут про него, «скомороха». Представив это, ему стало страшно. Не за себя, за них. Марфа всю ночь собиралась в дорогу, и, если бы не он, скорее всего, ушли бы из поселка до рассвета. А теперь же до вечера носа из дома не высунут. Вечером же будет поздно.

«Два часа, два часа, – лихорадочно вспоминал Павел слова Никиты Романовича. – Да ведь до них за полчаса добежать можно».

И уже не думая о том, сможет ли он вернуться в эту комнату, он поставил магнитофон на место, схватил свой узелок и быстро, но осторожно вышел из комнаты, а затем и из кабинета. А в комнате осталось кресло, которое очень негромко, но ощутимо гудело в тишине. Павел забыл его выключить.

Он спешил и даже не удивился тому, что выйти из палат оказалось еще проще, чем войти. Удача пока сопутствовала ему. Ни в зале, ни в верхних коридорах он никого не встретил. В нижних же помещениях он не отличался от большинства работающих там людей и ни у кого не вызвал подозрения. Выйдя из Кремля, он сориентировался, нашел знакомую дорогу и припустил по ней к поселку каменщиков.

В полчаса он, конечно, не уложился, несмотря на то что почти всю дорогу бежал. Но минут через сорок, изрядно запыхавшийся, был на месте. Знакомая ему дверь на стук распахнулась не сразу.

«Наверное, Ероху прячут», – подумал он.

И, как оказалось, не ошибся. В ожидании вечера Марфа уже вся извелась, боясь любой неожиданности, каждого стука в дверь. И когда она увидела запыхавшегося Павла, кровь отлила от ее лица, и, побледнев как мел, она опустилась на лавку.

– Стража? – лишь одно слово выдавила она из себя.

Тот согласно кивнул. Но, увидев, как тут же бессильно опустились натруженные руки женщины, как поникла и сжалась ее фигура, быстро добавил:

– Да вы не волнуйтесь, вы успеете, – и торопливо вкратце пересказал разговор царя с боярином.

Марфу как подменили. Куда подевалась растерянная поникшая женщина? К уходу было все готово. И хотя рискованно было отправляться в путь днем, иного выхода не было.

– Ерошка, – торопливо наказывала она, успевая отшлепать захныкавшего малыша, – ты давай задами на реку и пробирайся к дороге на Новгород. Туда пойдем, пусть под Володимиром ищут, коли уж докопаются до Матрены. А мы выходим и пойдем дорогой, пока из поселка не скроемся. Потом тоже к реке. Все поняли?

Она обратилась не только к старшему, но и ко всем детям. И те, стоя с котомками за плечами, казалось, осознавали всю опасность момента и, широко открыв глаза, серьезно смотрели на мать.

– А ты уж прости, сынок, – обняла она Павла. – Недосуг нам долго прощаться, да и проводить тебя на сей раз не смогу. Не обессудь уж. Да хранит тебя Господь в твоем нелегком пути. Так и не узнала, кто ты и откуда. Да и не все ли равно, просто добрый ты человек. Каждый вечер за тебя Бога молить буду, чтобы послал он тебе удачу. Прощай!

Она перекрестила его, поцеловала и, повернувшись, шагнула в дверь. Младшие гуськом потянулись за ней. Ероха выходил последним. Он остановился на пороге, повернулся к Павлу, и они крепко пожали друг другу руки на прощание. Через мгновение, пряча навернувшиеся слезы, Ероха исчез за дверью. А растерявшийся Павел, так и не успевший сказать ни слова пожелания уходящим, остался один в пустом, осиротевшем доме.

Правда, растерянность эта длилась недолго. Вскоре он со своим узелком вновь шагал по дороге в сторону Кремля, но уже не так быстро.

– Садись, подвезу, – раздалось сзади.

Павел оглянулся, его догнала телега, загруженная кулями с мукой, управлял которой один мужик.

– Спасибо, – ответил он, усаживаясь на свободное место.

– В Москву?

– Ага.

– Сам-то кто таков?

– Да племянник Марфы.

– Посадской, что ль?

– Ага.

– Чегой-то не слыхал я про тебя.

– А я намедни только пришел, из-под Володимира.

– Верно, родом-то она оттуда. Я их тут всех хорошо знаю. А в Кремль чего?

– Ко двору, может, пристроюсь, – отвечал Павел, повторяя легенду, придуманную Марфой.

– Сама-то чего с тобой не пошла?

– Да с ребятишками пока, недосуг. Сам решил попробовать.