Вперед в прошлое 6

— Уважаемые сограждане, — проговорил президент, — я обращаюсь к вам в один из сложных и ответственных моментов. Накануне событий чрезвычайной важности. В последний месяц Россия переживает глубокий кризис государственности. В бесплодную и бессмысленную борьбу на уничтожение втянуты буквально все государственные институты…

Мама свела брови у переносицы.

— Это что? Где новости…

— Тс-с-с!

— … и политические деятели. — Говорил Борис Николаевич медленно и внятно, заколачивал предложения, как гвозди. Если бы еще в шпаргалку не подглядывал, было бы вообще убедительно. — Прямое следствие этого — снижение авторитета государственной власти в целом. Уверен, все граждане России убедились: в таких условиях нельзя не только вести труднейшие реформы, но и поддерживать элементарный порядок. Должен сказать прямо: если не положить конец политическому противоборству в российской власти, если не восстановить нормальный ритм ее работы…

— Как же заунывно… — начала мама.

— Да тише! Ты не понимаешь: это экстренное обращение! Там что-то происходит.

— … не сохранить мир в России.

Я скрипнул зубами. В той реальности для меня все было просто: вот хороший Руцкой, вот плохой Ельцин, бей его, спасай Россию. Теперь же все виделось чуть по-другому. Я уже не верил в хороших людей у власти. Даже если они были, надежда на это так отравлена опытом, что я отметал версию как ничтожную.

Был огромный кусок пирога, за который шла грызня. Никто ничего восстанавливать не собирался, а если бы собрался, его бы пустили под нож силы, которые уже подняли голову и воцарились. И вот эти две силы — как Джусиха и Никитич, претендующие на место директора. Они льют в уши электорату то, что он готов услышать и принять, стараются обратить в свою веру, что было уже много раз и много раз повторится. Точнее заставить уверовать в себя, ведь каждому так хочется верить во что-то светлое! А если никто не уступит, натравить толпу на толпу.

— В мой адрес идут требования с разных концов страны — остановить опасное развитие событий.

— Сука, тушит огонь бензином, — прошипел я.

— Прекратить издевательство над народовластием.

И дальше — пять минут бла-бла-бла о том, какие они плохие, а мы хорошие. Облажался — выпей яду! Но хрен там, клопы уже присосались так, что, если отодрать их от тела, башка под кожей останется.

Мама зевнула и привалилась к стене.

— Позорный спич, — констатировал я. — Без огня, как гной по столу размазывает.

Мама снова зевнула.

— Да уж.

— И все-таки давай выслушаем экстренное выступление. Несмотря на то, что слушать это невозможно, он должен сказать что-то важное.

Или так и задумано — серо, бездарно, и чтобы никто ничего не понял? За десять минут бормотания как будто через силу я таки дождался главной новости, которая тоже прозвучала буднично и серо, так, что и не придашь ей значения после мутных потоков воды.

— Власть в российском Верховном совете захвачена группой лиц, которые превратили его в штаб непримиримой оппозиции. Прячась за спинами депутатов, пара…в…зитируя на коллективной безответственности, она подталкивает Россию к пропасти. Не замечать этого, терпеть и беззействовать больше нельзя. Мой долг президента признать: нынешний законодательный корпус утратил право находиться у важнейших рычагов государственной власти. Безопасность России — более высокая ценность, чем формальное следование противоречивым нормам, созданным законодательной властью… Наступило время серьезных решений.

Конституционно это сделать нельзя, бла-бла-бла, но мы сделаем это, потому что так правильно. Интересно, кто-то смог дослушать это до конца, не уснув?

— Облеченный властью (бла-бла-бла), я утвердил своим указом изменения в конституцию Российской Федерации.

Я честно дослушал, вытирая наворачивающиеся от зевоты слезы. Если бы не знания прошлого, ни хрена бы не понял. Поймал вопросительный взгляд мамы и перевел речь президента на понятный язык:

— В стране две власти: законодательная — Верховный Совет и избранные депутаты, и исполнительная — президент и министры, которые должны исполнять то, что придумали первые. Верховный Совет не дает Ельцину проводить реформы, Ельцин не согласен, по собственному желанию переписал конституцию и велел всем расходиться по домам. Началось.

— Что началось? — не поняла мама.

— То, что депутаты не менее законны, чем тот, кто их разогнал. Они не согласны, и домой никто не уйдет, понимаешь? Разогнать их можно будет только силой. Дед тоже не согласен и пошел на митинг за депутатов, а в Москве, мы вчера слышали, уже перемещение воинских частей!

— Думаешь, это так серьезно? — спросила она.

Я кивнул.

— Гораздо серьезнее, чем он говорил. Что там насчет вызова в школу? Придешь?

Мама вздохнула.

— Завтра я во вторую смену, если не будет ливня. Опять собирать «мерло». А что случилось-то?

— Ничего страшного, поверь. Единственное, попрошу тебя написать обращение на имя директора с просьбой заменить одного учителя на другого. Сделаешь?

— А как?

Я подошел к столу, вырвал лист из альбома (прости, Боря!), положил на него ручку.