Вперёд в прошлое

В Ханое нас поселили в одной из лучших гостиниц. Гостиница была полна корреспондентов из многих стран: французы, немцы, голландцы, финны, даже один американец... Пять-шесть раз в день объявлялась воздушная тревога, и начинались бомбежки. Все корреспонденты тут же разъезжались, чтобы все видеть своими глазами и объективно комментировать. Все, кроме нас с Марианом Ткачевым. В течение недели возле нашего номера стоял вооруженный солдат и по тревоге в приказном порядке провожал нас в бомбоубежище... Нелепица этого акта была очевидной – для чего мы приехали? Для того, чтобы бегать несколько раз в день в укрытие, а потом расспрашивать иностранных корреспондентов, что и как было? Ткачев позвонил в наше посольство. Ответили, что ничем не могут помочь, так как сами находятся в положении заблокированных. Но Мариан был уважаемой фигурой во Вьетнаме. Он знал вьетнамский язык лучше любого коренного вьетнамца, он переводил на русский язык произведения лучших вьетнамских писателей, в его активе были переводы стихов самого Хо Ши Мина (!)... И он в жесткой форме настоял на встрече с секретарем Коммунистической партии по вопросам идеологии То Хыу. Тот принял нас и страшно удивился факту нашего почти домашнего ареста. Он улыбнулся, сказал, что это – явное недоразумение, вызвал своего помощника, что-то ему шепнул, и через десять минут помощник вручил нам «ксиву», которая в нашем понимании означала, что нам разрешено ВСЕ и ВСЮДУ! На следующий день у гостиницы нас ждала небольшая военная машина типа газика. Рядом с водителем сидел вооруженный пистолетом сотрудник. Ткачев сказал, что это охранник с функциями переводчика. Я поинтересовался, зачем нам еще один переводчик? Мариан ответил, что это даже хорошо. «Он, – сказал Ткачев, – будет говорить нам то, что ему велено, а я буду делать вид, что ничего не понимаю. Таким образом, у нас будет представление обо всем, что мы увидим».

Мы взяли кое-какие необходимые вещички, подарки для детей, загрузили их в газик и отправились. Но сначала заехали в наше посольство. Посол, узнав о наших «привилегиях», настоятельно попросил записывать все, что мы увидим, до мельчайших деталей. «Мы в осаде как ревизионисты. Мы фактически ничего не знаем об истинном положении дел во Вьетнаме. В нашем распоряжении только официальная, идеологически процеженная информация»...

Через месяц мы ознакомили посла с нашими записями и впечатлениями. А по возвращении в Советский Союз написали на девяноста двух страницах отчет о нашей поездке, который отдали в ЦК партии (так было положено). Изложили все, что видели и поняли. Честно и откровенно... Как стало известно позже, наш отчет в ЦК не понравился. Не то они хотели от нас получить, и «невыездная галочка» снова запорхала над моей головой... По сей день та наша поездка в мир войны (извините за парадокс) кажется мне нереальной, но у меня сохранились записные книжки, соломенная шляпа, предохранявшая от осколков, фрагмент обломка сбитого американского «фантома» и десяток потрясающих народных лубков на рисовой бумаге, купленных в Ханое на рынке за тридцать минут до того, как туда угодила ракета... Бог нас спас!

Очерк об этой поездке был опубликован в начале 1968 года в журнале «Юность». Разумеется, он был скорректирован руководством журнала и назывался «Вьетнам в огне». Начинался он так...

«Могло ли тебя там убить?»

Люди моего возраста в девяноста процентах случаев задают мне этот вопрос.

Люди моложе меня задают тот же вопрос.

Люди старшего поколения этот вопрос не задают – они знают, что такое война.

Каждую минуту вода на рисовых полях может стать грязновато-кровавой.

Каждую минуту черепная коробка может треснуть, как переспевший гранат.

Каждую минуту человеческое тело может оказаться расчлененным.

Каждую минуту...

Я никогда не вел дневников, но во Вьетнаме не записывать не мог. Уж слишком сильны были мои впечатления, а фотографии в памяти с годами могли выцвести. Вот некоторые отрывки из моих записей: