Читаем Вперед, во все стороны - Ура!!! (СИ) полностью

Как эта самая комиссия была пройдена и кто ставил свое заключение "годен к строевой службе" - это вопрос, что называется десятый. Он, как говорится, должен быть в компетенции соответствующих органов, которые особо в этой связи тоже не напрягались. Экземпляры это были весьма любопытные, поэтому можно остановиться на них поподробнее. Об этом собственно, и будет идти речь.


Полупрозрачный.



В группе еще полупьяных после проводов призывников, прибывших из "столицы Заполярья, города-героя Мурманска", выгруженных из заблеванного в некоторых местах обшарпанного ПАЗика он держался несколько особняком. Плоские шуточки окружающих, которых еще вовсю "перло" после вчерашних бурных проводов "с корешами", казалось бы не интересовали его вообще. Он сидел на бордюре, совершенно не обращая внимания на холод и отрешившись от всего происходящего вокруг, не реагируя ни на что, находясь "на своей волне". Так же, понуро он, получив обмундирование на складе и машинально затолкав все это в вещмешок, брел через весь город в часть, где в учебной роте, ему предстояло чрезвычайно содержательно провести ближайшее время.

Прибыв наконец, в часть, он осмотрелся вокруг с отсутствующим видом. Взгляд его был стеклянен и не выражал абсолютно ничего. Лишь иногда он слегка улыбался чему-то своему. Ему, судя по всему было чрезвычайно хорошо и его собственная реальность, в которой он пребывал, была на несколько порядков содержательнее и интереснее, чем повседневные армейские будни. Сослуживцы, призванные вместе с ним, вскоре перестали обращать на него всякое внимание - "чего возьмешь с идиота..."

Через пару дней в канцелярию роты ворвался, даже не спрашивая разрешения и забыв об элементарной субординации, перепуганный дневальный - "Там это... этот дурачок из Мурманска, скрюченный на кровати лежит, херню всякую несет!" Прикомандированные из отдаленных частей офицеры - два лейтенанта и один старший лейтенант, находившиеся в канцелярии и трепавшиеся о своем, немедленно насторожились и вышли вслед за дневальным в спальное помещение. На одной из кроватей их взору предстало скрюченное туловище, которое лежало поверх одеяла прямо в сапогах, при этом дрожа и закрывая голову руками, словно его кто-то нещадно избивал.

"Эй, что у тебя случилось" - затормошил его за плечо замполит учебной роты, молодой старший лейтенант из одной из отдаленных частей, расположенных на Побережье. "А-а-а!!! Потолок!!!" - все так же, закрывая голову руками, попробовало выкрикнуть "туловище". "А что потолок?" - еще не совсем поняв, что к чему, спросил замполит. "Потолок - гнется!!! Он на меня уже падал несколько раз!!! Там сверху по нему кто-то бегает - вон чьи-то ноги, вот он, прогибается под ними!" - заголосил солдат с таким убежденным и правдивым выражением на лице, тыча пальцев потолок казармы, что подошедшие вместе с замполитом, два лейтенанта - командира взвода, уже были готовы ему поверить.

"Ео-о-опт..." - немного нараспев произнес замполит и, немного пригибая голову, мало ли что, непроизвольно поглядел вверх. Потолок был ровным, пусть не идеально, но - белым и плиты перекрытия надежно опирались своими краями на железобетонные балки перемычек. "Кто там бегает?" - уже начиная понимать, что к чему, спросил офицер. "Пауки и мыши!!!" - все так же, тараща глаза, выдал военный строитель, пытаясь увернуться, словно на него что-то падало сверху - "Потолок гнется под ними и может упасть!!! Я уже несколько раз от него уворачивался!!! Он все время пытается меня придавить!!!" - продолжал плаксиво голосить он.

"Та-а-ак... ясно..." - произнес старший лейтенант - "Вот это пацана еще прет вовсю!" "Давай-ка любезный, вставай, пойдем с нами, за жизнь потрещим. Ничего не бойся, мы потолок подержим, если что. Ты вообще понимаешь, где ты и кто с тобой говорит?" - участливо заглядывая солдату в глаза, спросил замполит.

"Туловище", утвердительно кивнуло и, с опаской оглядываясь вверх и по сторонам, нехотя стало слезать с кровати. Пару раз, видимо, потолок пролетал совсем близко от него, потому что воин все время попытался закрыться от чего-то рукой, а может быть - его пытались внезапно атаковать светящиеся розовые мыши с нежно-голубыми пауками, желтыми крокодильчиками и прочими милыми зверюшками, которых порождало его нестандартное видение мира.

Офицеры зашли в канцелярию, доблестный воин-строитель последовал за ними. "Ну давай, рассказывай, как ты дошел до такой жизни, родной!" - глядя на него, почти как на родного, спросил один из командиров взводов и попутно попросил его снять с себя всю одежду. Солдат, как ни в чем ни бывало, полностью разделся, словно такие осмотры были ему отнюдь не в диковинку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное