Впереди - Берлин!

Пытаюсь припомнить - какой сегодня юбилей? Ничего подходящего не приходит в голову.

- День рождения Гитлера, товарищ член Военного совета, пятидесятилетие фюрера, - напоминает Шаров. - Фанфар с фейерверком в корпусе не нашлось, но скромные подарки все-таки послали Гитлеру. Не знаю, одобрите ли, а артиллеристы почти на каждом снаряде пишут: "Рейхсканцелярия, Гитлеру", "Министерство пропаганды, Геббельсу" или "Министерство авиации, Герингу".

- Опоздали вы! Артиллерия на участке армии Кузнецова раньше вас юбиляра поздравила.

Но Шаров не огорчается:

- Какое Гитлеру торжество! Наверное, больше двух Миллионов гостей явилось, из них больше половины - коммунисты и комсомольцы. Не ждал себе такого пышного юбилея, забился вниз, в бункерок!..

- Ничего, ключи от берлинских ворот теперь есть, так что без особого приглашения в гости к фюреру придем, - шутит Афанасий Игнатьевич Кортылев, начальник политотдела 20-й мехбригады.

- Что за ключи?

- Летчики сбросили, товарищ генерал. Копия ключей, которые у Фридриха Второго отобрали. Вот, посмотрите.

К огромному медному ключу прикреплена записка: "Друзья гвардейцы! К победе, вперед! Шлем вам ключи от берлинских ворот. С вами гвардейцы-истребители Героя Советского Союза Белявина".

- Почти каждой бригаде по такому ключу досталось. Скважину найдем в обороне - есть чем отпирать!

Вместе с Шаровым я захожу в двухэтажный коттедж - посмотреть на захваченные гитлеровские знамена.

- Штаб, что ли, был? - спрашиваю по дороге Василия Михайловича.

- Никак нет.

В большой комнате на стенах картины. В самом центре - большой портрет Гитлера. По углам стоят хрустальные вазы с искусственными цветами из перьев. Мебель красного дерева. На письменном столе альбом с фотографиями. Перелистываю. Сначала идут семейные фото, потом парады, несколько фотоснимков Гитлера на трибуне. Дальше пошли фотографии виселиц. Около тел казненных обычно красуется в профиль молодой круглолицый офицер, щеголевато подбоченившийся. Вот, крупным планом: одна из повешенных. На ее груди доска: "Такая судьба постигнет каждого партизана и комиссара, каждого, кто выступает против германской армии". И снова виселицы, расстрелы, виселицы. Листаю дальше. На глаза попалось вложенное в альбом письмо. Дата - ноябрь 1941 года. Шаров переводит. Гестаповский палач сообщал своему дорогому "фатеру" (как я понял из письма, старому функционеру нацистской партии), что находится под Москвой. "Только что получен приказ. Не могу писать подробно, но твой сын будет в числе избранных, кто призван Гитлером уничтожить столицу азиатов. Возможно, когда-нибудь мы с тобой покатаемся над ней на лодках, ты меня понимаешь... Непрерывно рассматриваем город в бинокли. Отсюда совсем недалеко. Обещаю, что если задача будет успешно выполнена, то наша часть первая пройдет на параде мимо Кремля, на стенах которого будут стоять наши генералы! Хайль Гитлер! Целую тебя, твой любящий сын Вилли". - Пошли вниз! - зовет Шаров. Знамена там!

По винтовой лестнице спускаемся в бетонированный подвал. Горит свет. Первое, что бросилось в глаза - два полковых фашистских знамени, стоящие в углу. Как они сюда попали? Неизвестно. Потом мой взгляд упал на тело, лежащее посреди убежища. Это старик с суровым выражением лица, с усами "а ля Вильгельм".

Он лежит навзничь, руки раскинуты. Шаров, спокойно перешагнув через мертвого фашиста, на ходу бросил:

- Нервы не выдержали. А готовился, видать, основательно.

Выхожу из душного подвала на свежий воздух и при свете вспыхнувшей ракеты вижу недалеко от коттеджа знакомую, слегка прихрамывающую фигуру Павловцева. Неужели он успел уже сюда добраться? Конечно, он, Павел Лаврович! Голова замотана бинтами, одна рука на перевязи, другой опирается на палочку. Но сколько энергии и радости на лице! И посторонний почувствует: в родную семью человек вернулся.

- С выздоровлением, Павел Лаврович! - приветствую его.

Он смущенно опускает глаза.

- Думаю предложить Журавлеву собрать партийную комиссию и разобрать персональные дела всех беглецов.

- Каких беглецов? - Павловцев уже догадывается о подвохе.

- Да вот этих, по списочку, полученному от начсанарма. Первым в нем значится образцовый товарищ - член партии с восемнадцатого года, председатель Череповецкой Красной гвардии, комиссар полка в гражданскую войну и секретарь партийной организации полевого управления армии в Отечественную - некто Павловцев. Знаешь такого?

- За что же на комиссию?

- За дурной пример.

- Готов принять любое наказание, если виноват. Только не отправляйте обратно в госпиталь! Могу сказать за всех раненых: лежать в такой момент невозможно... Откажут ноги - на локтях в Берлин вползу!

- Ну, не волнуйся. На этот раз простим тебя за старые заслуги. Как здоровье?

- Спасибо врачам! - И после паузы добавил: - А смерть была близкая, разговаривал с ней запросто, как Вася Теркин.

- Что новенького сообщила?