Впереди бездна, позади волки – 2. Змей

— Ты говоришь о женщине? — Урих начал что-то соображать. — Ах, если бы Рагвард был здесь!

— Я здесь! — прозвучал вдруг чей-то голос.

Урих от неожиданности чуть не плюнул огнём.

— Рагвард, что ты тут… Какого чёрта ты не появился раньше и не спас его? — он едва сдерживался, чтобы не мешать криком знахарю, который не обращал внимания на появившегося третьего. К слову, пока от третьего видны были только глаза в темном углу дома. — Почему?!

— Я не Вершитель Судеб, — с бесящим спокойствием ответил Рагвард. — Я появляюсь там и тогда, когда мне позволяют Высшие Силы. Да, Йорф говорит о женщине. Той, что уже приходила в этот мир… Попридержи свой пыл для молитв. Нам не просто будет подобрать слова, чтобы небеса помогли нам — не так уж много праведных дел нами сделано, чтобы теперь взывать с просьбами… Я пойду за этой женщиной. Пожелай мне удачи, Урих.

Глава 5

Крепкий байховый чай дышал паром и кружил дольку лимона в граненом стакане. Сам стакан стоял в кружевном серебристом подстаканнике. За окном пролетал среднерусский пейзаж.

«Атаман Платов» мчался на юг.

В купе номер восемь сидела Эмма Лисицкая и задумчиво смотрела в окно. Ее попутчики сошли ещё ночью, оставив её в одиночестве, чему она была очень рада.

Она пробыла неделю в Москве — отвозила бабулю к матери, и немного погостив, теперь возвращалась домой, в свою пустую квартиру

Эмма смотрела в окно и думала о том, выпить ли ей чаю с печеньем или поспать под убаюкивающий «тыдых-тыдых»… Она всё-таки положила голову на подушку, и уже совсем провалилась в сон.

— Эмма! — кто-то позвал её, выбив из сна.

Она вздрогнула. В купе потемнело, как будто солнце зашло за тучу. Тихо закрылась сама собой дверь.

— Эмма, не бойся. Это Рагвард. Ты же помнишь меня? Я доверенное лицо его величества Климента Иммануэля Эрхарда Юстиниана, короля Иерхейма.

Эмма села на своей полке, соображая.

— Здравствуйте, доверенное лицо без лица.

— Эмма, достаточно того, что ты меня слышишь. Видеть не обязательно. Я рад, что не испугал тебя и ты в здравом уме. Позволь, я тогда сразу перейду к делу.

— К делу… — Эмма отхлебнула чаю и на нервах выловила из него пальцами кусок лимона и сжевала его, даже не поморщившись.

— Я вынужден просить тебя о помощи. Надо спасать Кима, и только ты можешь в этом помочь. Я прошу тебя пойти со мной.

— Точно! А я то думаю, чем мне на выходных заняться! — Эмма оставила стакан и нервно засмеялась.

Невидимый Рагвард вздохнул.

— Ты злишься? А, впрочем, имеешь право… Но, если бы ты знала… кто ты для него, в его сердце…

Эмма снова смотрела в окно и хрипло, стараясь не плакать, ответила:

— Никто я ему… Рагвард, если бы вам не понадобилась моя помощь, вы бы про меня и не вспомнили. И никто я в его сердце… Но знаешь что… Я пойду с тобой. Я согласна.

* * *

Переход в другой мир был непонятный и быстрый. Кто-то словно прикрыл Эмму с головой меховым пледом — было темно и тепло. И вот Эмма уже стоит в лесу перед каким-то мрачным домом, шаги по ступеням к двери — и вот уже какой-то мужик держит её за плечи и говорит что-то непонятное, гладит её по волосам, капает расплавленный воск ей на руки… но ей отчего-то совсем не больно… За спиной мужика маячит что-то совсем диковинное… Дракон. Бубнит что-то закрывая морду руками-лапами…

— Ты вернёшь его, ты вернёшь его! Ты та единственная, в чьих глазах он сможет увидеть себя тем, кто он есть на самом деле! Только в твоих глазах. Потому что… потому что в тебе есть вера! И сила есть в тебе! — слова мужика наконец-то стали понятны. Но со смыслом пока была беда. — Ты нужна ему, Эмма! Спаси своего короля!

— Я не понимаю, что я должна делать, — сказала Эмма, стараясь держаться хоть какой-то логики в этой странной обстановке.

— Только ты сама знаешь, что надо делать. Просто иди к нему. Ты сама всё поймёшь. Слушай своё сердце, Эмма! А мы пока оставим вас.

Ну, так что же твоё сердце, Эмма? Что говорит оно тебе? Холодно ли оно или горячо? Может на нём уже морозные узоры? Когда ты смотришь на него, на того, кто лежит перед тобой на этих окровавленных тряпках, на того, кого ты чувствуешь так близко… эти гордые линии его лица и плеч… Гордость, для кого-то выглядящая высокомерием.

Даже сейчас, израненный, на грани жизни и смерти, он не выглядит жалким.

Что ты чувствуешь, когда держишь его за руку? Ледяная, безжизненная рука. Как же она прекрасна… Надо согреть её… Каждый пальчик… Живи, мой милый, живи… Живи! Слышишь?!

— Ким!

Эмма наклонилась к Киму, растирая его ладонь.

— Ким! Ты меня слышишь? Ох, ты ж, Господи…