Впереди — Днепр!

Он, не отрываясь от бинокля, следил за ходом боя, скорее инстинктом, чем сознанием определяя, что происходит и что нужно делать. Лесовых на лету ловил его короткие приказания и сразу же по телефону передавал командирам подразделений. Одновременным ударом двух истребительных батарей и гаубичного дивизиона удалось остановить и заставить попятиться фашистские танки перед первым батальоном. Поветкин стремительно сосредоточил огонь всей своей артиллерии перед вторым батальоном, где вражеские танки подошли вплотную к первой траншее. Минут тридцать шла ожесточенная борьба, и, когда уже противник левее шоссе начал откатываться назад, Поветкин увидел, как перед самым центром второго батальона из крохотной, почти невидимой лощины выскочили штук пятнадцать танков и на бешеной скорости ринулись вперед. Поветкин перенес туда огонь одной, потом второй истребительных батарей, но танки, все убыстряя скорость, ломились напролом. Поветкин сосредоточил туда огонь и гаубичного дивизиона, окутались дымом еще два танка, но тут же артиллеристы прекратили огонь. Стрелять больше было нельзя. Фашистские танки ворвались в оборону батальона Бондаря.

* * *

Оглушающий грохот совсем близких и дальних взрывов, шквальный накат автоматных и пулеметных очередей, гул множества моторов на земле и в воздухе перемешались в сплошной хаос звуков, который, казалось, навсегда перечеркнул обычные понятия о жизни. Пристроясь в углу дзота, Алеша никак не мог представить, что творилось вокруг, и завидовал Ашоту, уже второй раз убежавшему на патронный пункт. Командир расчета сам встал за наводчика, Гаркуша помогал ему, а Алеша с самого начала наступления противника томился от безделья.

— Что там, наверху-то? — спросил он мокрого, взъерошенного Ашота, притащившего целую связку коробок с пулеметными лентами.

— И-и-и! — крутнул головой Ашот, сузив покрасневшие глаза. — Пальба кругом, танки ползают…

Алеша пытался подробнее расспросить Ашота, но тот крутил лишь головой, махал руками и бросал несвязные, сбивчивые слова.

— А-а, эх, — простонал вдруг Чалый и оборвал стрельбу.

— Что, ударило? — встревоженно спросил Гаркуша.

— Пулей, кажется, — морщась, совсем спокойно сказал Чалый. — Встань на мое место, я перевяжусь. Бей туда вон, по выходу из лощины. Не давай им головы поднять.

Алеша и Ашот бросились к Чалому, но сержант отстранил их, стянул с себя уже намокшую гимнастерку и с треском разорвал нательную рубашку. Все его плечо и часть левой руки были залиты кровью.

— Товарищ сержант, я за санитаром сбегаю, — стараясь подавить нервную дрожь, совсем не своим голосом проговорил Алеша.

— Не надо, сам перевяжусь, — отмахнулся Чалый. — Становись к пулемету!..

Едва успел Алеша занять свое обычное место помощника наводчика, как что-то огромное ударило в землю и с невероятной силой тряхнуло ее.

Когда Алеша опомнился, было удивительно светло. Вместо привычного наката бревен, над головой плавали грязные клочья дыма. В воздухе пахло приторной гарью и едким чадом. Первым, что осознанно различил Алеша, были воспаленные, в упор смотревшие на него глаза сержанта Чалого. Голый до пояса, с пропитанным кровью бинтом на плече, он стоял около пулемета и что-то, видимо, сердитое говорил ему, Алеше.

— К пулемету! — только через несколько секунд понял Алеша команду сержанта и привычно схватился за рукоятки. Прямо впереди, у самого края лощины извилистой цепью бежали фашисты. То, что это были враги и что до них оставалось всего каких-то метров двести, Алеша сообразил сразу же и не раздумывая, длинной очередью ударил из пулемета. Знакомый ритмичный стук и привычная дрожь рукояток пулемета вернули ему сознание. Теперь уже было отчетливо видно, как атакующая цепь гитлеровцев, редея, остановилась, а потом побежала назад. Перед выходом из лощины остались только лежавшие вразброс темные бугорки.

Упругий, режущий звук сдавил воздух, и, блеснув ржавым пламенем, перед самым пулеметом ахнул оглушающий взрыв. Невольно пригнувшись, Алеша услышал, как просвистели над головой тяжелые осколки и с мягким шелестом посыпалась земля.

— Нащупали, гады, теперь житья не будет, — с натугой прохрипел Чалый.

Новый удар ахнул справа, потом слева, опять справа. Все сотрясая, взрывы следовали один за другим. Выли, стонали и шлепались осколки, едкий дым сдавливал дыхание, песок и пыль хрустели на зубах, в горле нестерпимо першило, и саднили воспаленные губы.

Прижавшись спиной к стене раскрытого взрывом дзота, Алеша вначале вздрагивал при каждом взрыве, потом, когда удары снарядов участились и слились в сплошной грохот, перестал вздрагивать, чувствуя только, как онемело и расслабло все тело и по лицу из-под каски катятся струи пота.