Впереди — Днепр!

Озлобленная растерянность, так властно овладевшая Манштейном в последние дни, вновь сменилась твердой уверенностью в блестящем завершении операции «Цитадель», и это сразу же возбудило кипучую деятельность. Никому не доверяя тайны своего замысла и торопясь, он сам в разные концы звонил по телефону, приказал все маршевые батальоны и роты танков немедленно передать дивизиям «Мертвая голова», «Адольф Гитлер» и «Райх». Не задумываясь, он распорядился большую часть артиллерии перебросить на прохоровское направление и, не приняв еще окончательного решения о времени нанесения новых ударов, связался по телефону со своим соседом — командующим группой армий «Центр» фельдмаршалом Клюге.

С первых же слов Клюге, Манштейн понял, что фельдмаршал взбешен и с трудом владеет собой. Не дослушав даже, о чем хочет говорить Манштейн, он, шепелявя и пропуская целые слова, обрушился градом упреков на своего подчиненного, столь ненавистного ему Моделя.

— Выскочка… Проходимец… Языком воюет… Неделю просил для прорыва, а сам завяз в обороне русских и десятью дивизиями какие-то Поныри и Ольховатку не возьмет… Подкрепление требует, резервы, а у меня фронт колоссальный, направление Московское. Русские вот-вот на Смоленск ударят.

Хорошо зная Клюге, Манштейн не перебивал его, дав старику излить свой гнев. Наконец Клюге начал стихать и уже осмысленно и ясно сказал:

— Я приказал ему приостановить наступление, на фронте всего в десять километров сосредоточить шесть танковых, две моторизованные и три пехотные дивизии, тщательно подготовиться и с утра одиннадцатого начать последний и решительный штурм обороны русских. Если и этот удар не даст успеха, то значит, кончилось все и война проиграна!

Высказав это столь резкое и опасное мнение, Клюге смолк, видимо, досадуя на себя за горячность.

— Я также решил приостановить наступление на сутки, — стараясь успокоить старика, мягко сказал Манштейн, — и также сосредоточиваю свои главные силы на узком фронте. И утром одиннадцатого наношу последний, сокрушающий удар.

— Совершенно правильно, — воскликнул Клюге, — другого выхода нет. Только решительный удар всеми силами спасет положение. Иначе — катастрофа!..

Глава тридцать седьмая

До неузнаваемости худой, землисто-бледный от переутомления Савельев сутуло горбился над картой, изредка поднимая на Бочарова лихорадочно блестевшие глаза.

— Одиннадцатый час, а на фронте тишь да гладь, — с натугой проговорил он, устало протягивая руку к зазвонившему телефону. — Полковник Савельев слушает. Так. Ясно. А что в первой танковой? Атаки мелкими группами. Ясно. Вот и новое донесение, — положив трубку, сказал он Бочарову, — везде одно и то же: атаки на отдельных участках двумя, тремя танками и одним-двумя взводами пехоты. Это, собственно, не атаки, а разведпоиски. И это продолжается уже четырнадцать часов, со вчерашнего вечера. Пять суток день и ночь сотнями танков ломились и вдруг булавочные уколы по два-три танка. Что это: отказ от прорыва на Курск или передышка для подготовки новых ударов?

— А где командующий и член Военного совета, — думая о том же, что и Савельев, спросил Бочаров.

— Ватутин на рассвете к Катукову уехал, а Никита Сергеевич еще ночью был в дивизиях шестой гвардейской армии и сейчас там. Так что же это, как ты думаешь?.. — продолжал прерванные раздумья Савельев.

— Да черт его знает, — недоуменно пожал плечами Бочаров, — если судить по тому, что доносят штабы о потерях противника, то можно подумать, что немецкая ударная группировка выдохлась.

— А-а, — пренебрежительно отмахнулся Савельев, — ты что, не знаешь, как в горячке боя потери противника определяют? Кто там считает, что и где уничтожено. Помнишь, как Суворов говорил об этом: «Пиши больше, чего их жалеть, супостатов».

— Но потери противника все же значительны, — возразил Бочаров.

— Несомненно, — согласился Савельев, — особенно в танках. Это и пленные и аэрофотосъемки показывают. Но мне кажется, что силенки у противника есть еще — и немалые. Но почему он не наступает, вот вопрос. Ведь всякому ясно, что каждый час задержки его наступления мы используем для усиления нашей обороны.

— Сила наступления в стремительности и непрерывности. Это абсолютный закон, — подтвердил Бочаров. — Но почти во всяком наступлении, если силы обороны не сломлены, неизбежны паузы. Войска нужно перегруппировать и привести в порядок, тылы подтянуть, резервы, а часто, в силу сложившихся обстоятельств, изменить направление удара.

— Узнаю пунктуального воспитанника академии, отличника Андрея Бочарова, — сияя повеселевшими глазами, звонко рассмеялся Савельев, — целую лекцию закатил. Ты мне вот что скажи, дорогой товарищ академик, что в мозгах у этого самого Фрица Манштейна и почему он теряет больше полусуток столь неоценимого для него времени?

— Могу ответить совершенно точно: Фриц Эрих фон Манштейн, если именовать его по приемному отцу, а по родному — фон Левинский — сидит сейчас и ломает голову, что замышляет против него Юрка Савельев и Андрюшка Бочаров, — шуткой на шутку отпарировал Бочаров.