Впереди лежачий полицейский

Дождь пошёл ещё сильнее. Я села в электричку, в предвкушении длинной дороги от старинной станции Версаля до желтого Версальского дворца. Представила большую площадь с автобусами, вулканических пород массивную брусчатку под ногами и опять эти назойливые чёрные с сувенирным мусором – «мадам бонжууур, бонжууур мадам». Из всего этого загородного пейзажа, я бы хотела снова увидеть торжественную аллею гиганских платанов. Она растянулась на несколько километров на подъезде к Дворцовой площади, так что по дороге ты заранее начинаешь превращаться в кого-то большого и важного. Если есть сомнения, что деревья оживляют, нужно проехать по этой аллее на чём угодно, хоть на драндулете, вы почувствуете себя королевской особой – уважаемой фигурой. Их будто вырастили для вас, выращивали последние двести лет, когда еще вас и не было, не было ни ваших тёток, ни дедушек никаких – вот такая исключительность! А что, если вдруг они и были для тебя посажены? Сегодня это будто для тебя. Они волшебные, не наш лес, они огромные – как три русских дерева одно над другим. Стволы серо-пятнистые с зеленовато-ботолтным глянцем, как шкуры больших животных. Они точно живые.

У ворот Версаля толпилась полиция, парк оказался в это воскресенье закрыт. Я должна ехать в Велизи, раз уж ничего не сходится. Сначала на автобусе, затем на длинном трамвае, ожидая каждого дольше прежнего – бывает такое от отчаяния, когда знаешь, что, например ты теряешь время в пробке – хоть пару часов, а день как-то автоматически летит под откос. Хотя можно было вызвать Uber, а там в белом-белом Renault мог бы быть болтливый маленький алжирец – пятьсот слов в минуту, или лучше грациозный черный с грустным взглядом и тонкими изящно изогнутыми пальцами на баранке, ни слова по-английски.

А «вечер никак не наступал» – это фраза Кортасара. В трамвае внимательный русский пассажир подсказал, дорогу к моему отелю. Я очень удивилась, что он понял по мне, что я не «бонжур мадам». А он так страстно моргал, когда мы проезжали мимо вывесок и множественных нечитаемых французских указателей. С ним случилось такое эмигрантское «счастье», столкновение с родиной, будто встретилось что-то необычное, он даже не спросил из какого я города. Как много у них ностальгии в глазах и такого забытого у нас соучастия. Он заговорил со мной первым, будто оправдывался чисто русскими словами, что они тут все очень непонятно понастроили, и этому нет конца и края, и столько запутанных дорожных «лепестков», словно завязок, а не развязок, что заблудиться легко и пешком, и особенно на машине. Я выходила на какой-то маленькой улице – La petit rue, а он продолжал что-то говорить, перегнувшись и выглядывая в закрывающиеся двери трамвая. Он так хотел ещё поболтать, рассказал бы мне про политику ассимиляции и неприязнь к чёрным, как они в офисе при слове «работа», угожают обвинить тебя в расизме, рассказал бы про особую французскую депрессию, от которой якобы лечится каждый второй. А я бы спросила, давно ли он тут и чем занимается, а он скажет, что сильно скучает по соотечественникам. Но я совсем измученная длинной дорогой, этими майским «церемониалом» в Версале и метро, я только кивала и мучилась мыслью, как смог распознать, что я русская – незаметно подсмотрев надпись (надо всегда быть очень внимательным). Видимо по одной только надписи на бутылке «чистая вода» в боковом кармашке моего рюкзака, надписи, которая дома бы у нас вообще ничего не значила – пустое место, а здесь это оказалось культурным кодом. А иначе бы он и не понял, меня всегда признают за немку или шведку.

Я посмотрела скользящему брюхом трамваю вслед, когда он вписался в пейзаж с олеандрами, пассажир в окне помахал мне рукой, тихо удаляясь в свою эмигрантскую жизнь. Перешла трамвайную улочку к чёрному офисному зданию, обойдя его слева, спустилась через садик вниз к раздвижным воротам в Novotel. Внутри на ресепшен меня встретил портье элегантный чернокожий со сверкающим взглядом и длинной шеей. Он не спеша взял мои документы и начал хмуриться, лениво заглядывая в компьютер. Я подумала, что весь мой сломанный маршрут и далее должен идти криво по такой логике: или он не найдет подтверждение брони, или это окажется отель-двойник, тогда мне придётся ехать через весь город куда-то в другие предместья, я вызову такси, таксист с большой долей вероятности будет чёрным, и я буду неизбежно снова думать про многочисленных чернокожих, о том, что моему свежему взгляду кажется, как некоторые из них удивительно красивы, совсем иной красотой – животной пластикой и блеском чужих глаз, а у женщин у всех без исключений спинка ровная, и как же они гениально умеют никуда не спешить. Никогда никуда вообще не спешить, даже на Гар дю Нор. И надо перестать уже прислушиваться к их загадочному языку – все равно ничего не понятно.