Впереди разведка шла

Но что это? Гул как бы покатился в обратную сторону: два краснозвездных «ила» сделали вираж, пронеслись над уже порядком распотрошенной колонной, развернулись, и из-под крыльев полетели какие-то оранжевые поленья. Факелы заплясали еще над несколькими машинами. «Илы» что-то высыпали и на подходивших гитлеровцев — там тоже взметнулись столбы пламени и дыма...

Собрались мы быстро. Знали — мост пройти не удастся, поэтому по ходу движения стали искать брод.

Пылим на «скауткаре». Сзади, как привязанный, трофейный броневик.

Ситников, свертывая цигарку, долго смотрел на пленного ефрейтора, затем тихо спросил:

— Наме? *

* Имя? (нем.)

Тот приподнялся от неожиданного вопроса. Потом по-солдатски четко выпалил:

— Ефрейтор Густав Центнер.

Сеня что-то еще ему сказал, тот заулыбался. Мы переглянулись.

— Я ему говорю, что он соответствует своей фамилии: лавчонку имел, всякой дребеденью торговал — подтяжками, пуговицами, иголками...

Старший сержант еще о чем-то потолковал с немцем. Затем пояснил нам:

— Его напарником интересовался. Был студентом, работал на химическом заводе. С легкими у него не все в порядке. Тотальник.

Да, Гитлеру приходилось подгребать уже и таких доходяг. Об этом мы знали и раньше из трофейных документов. В них говорилось, что ввиду напряженного положения с живой силой следует быть менее требовательными к солдатам поступающего пополнения. Перечислялись статьи, которые не освобождали от строевой службы: деформация грудной клетки, срастание нескольких пальцев правой руки, укороченная нога и т. д. Ничего не поделаешь, на безрыбьи и рак рыба — калеки, горбуны, колченогие, беспалые...

Раньше мне все немцы казались на одно лицо, и я не особенно интересовался этими винтиками, гайками, шурупами адской машины, которую сконструировал бесноватый фюрер, метивший в императоры «тысячелетнего рейха». Враг для меня был негативом, одноцветной фигурой, силуэтом без теней и форм на однообразном черном фоне. Война — едкий реактив — проявила это примитивное изображение. Она провела на нем контуры, проложила резкие тени, округлила и закончила очертания.

Позже, и при захвате «языков», и при допросе пленных, я старался понять нутро этих «хозяев мира», стал изучать даже такие детали, как место рождения, наличие родственников, род занятий до войны и тому подобное. Складывая наблюдения в одно целое, понял, что гитлеровский солдат в отличие от нашего бойца напоминает наемника. У него четкий, раз и навсегда заведенный порядок: хоть умри, а вовремя накорми, дай выспаться, обеспечь наступление танками, пушками, самолетами... И он слепо выполнит любой приказ. Недаром в вермахте существовала поговорка: «Размер моего жалования не позволяет мне иметь собственное мнение».

С кем только не приходилось иметь дело! Это были и кадровые, в основном старшие офицеры, верой и правдой служившие кайзеру в первую империалистическую, и их отпрыска — лощеные, ухоженные, как рысаки из родовых конюшен, и сошка помельче — ветераны, воевавшие во Франции и Северной Африке, дубленные всеми ветрами Европы. Среди них прослойка — обыватели, обрюзгшие в пивных, еще не оперившиеся семнадцатилетние сопляки, работяги, до предела истощенные в карьерах и копях Рура... К последним я относился с какой-то скрытой жалостью. Что поделаешь, война есть война, у нее свои жестокие законы.

Но с эсэсовцами у нас были особые счеты. Дрались эти сволочи здорово, злодеяния творили самые мерзкие. Порой поражался — откуда у человека, сотканного из живой плоти и крови, с серой массой в черепной коробке столько жестокости, зла сатанинского! Сколько раз видели мы пепелища, стояли, подавленные, перед мертвыми телами седовласых пахарей, изнасилованных девчушек, детей, убитых выстрелами в лицо. А сколько было угнанных на чужбину, замордованных, мыкающихся в бездонном горе?...

Клокочет гнев в душе, все переворачивается. — Ты спроси, Сеня, этого Центнера — чего он сунулся к нам свиным рылом, что позабыл на нашей земле?

Ефрейтор потупился, закряхтел.

— Говорит, имения обещали. Мол, здесь давно немецкие колонисты обосновались, пустили корни. Едешь, как по Германии,— Мариенгейм, Густафельд, Майндорф...

— Пусть в последний раз любуется своими имениями.

Ефрейтор заподозрил что-то неладное, истошно завопил.

— Успокой его, Сеня! Мы в мешки с навозом не стреляем...

В бригаду возвратились за полночь. Нас ждал капитан Ермаков. Не ложились спать и разведчики взвода, которые остались в расположении. Объятия, расспросы... Приковылял даже Петя Алешин. Его ранило осколком в бедро, но он улизнул из санбата. Сокрушался: на рану, мол, наплевать, а вот Павел Буре пострадал. Это он имел в виду часы, которые осколком разбило в заднем кармане брюк...

Через сутки наш разведдозор уже находился юго-западнее населенного пункта Кутеиниково.