Читаем Впереди разведка шла полностью

Кроме автоматов, гранат и патронов взяли два противотанковых ружья, ракетницы, ножницы для резки проволоки, щупы. Пулеметчики сконструировали самодельные турельные установки, которые легко крепились и снимались на носу лодки.

Наступила решающая ночь.

Все укрылись в зарослях камыша и ивняка. Туда же стащили лодки.

К нам .подошел начальник политотдела бригады подполковник Герасименко с лейтенантом Срибным — воен-фельдшером, парторгом роты, прекрасно владеющим немецким языком. Лейтенант шел на задание вместе с нами старшим по страховочной группе для оказания помощи раненым и тонущим.

Я доложил о готовности к операции.

Подполковник Герасименко лично проверил, хорошо ли накормлены, обуты и одеты люди, обеспечены ли огневым припасом, куревом.

Оставшись довольным, начальник политотдела шутливо проговорил:

— Я вижу, вы чуть ли не на Берлин замахнулись.

— Берлин пусть подождет маленько, а вот в Бериславе будем обязательно,— в тон ответил я.

— Что ж, тоже неплохо. Шагнем через Днепр, а там дела пойдут веселее. Вчера соседи справа, из десятого, стрелкового корпуса, форсировали реку северо-восточнее Саблуковки. Теперь начинаем мы. На вас надежда...

Ночью над Днепром разбойно гулял понизовый ветер, вздымая крутые волны. Темнота кромешная, будто воздух напитало тушью. У береговой кромки плескалась масленая, отдающая сырой прелью вода. Накатывалась к камышам, шуршала небольшими обломками льдин и смерзшимися снежными комьями, качала лодки, разбивалась об их смоляные борта. Люди были сосредоточенно скупы в движениях, будто каждый боялся преждевременно и напрасно потратить силы, которые следовало сберечь для настоящего дела. Ветер дул все сильней, но шинели в рукава никто не надевал: на всякий случай, чтобы легче и быстрее сбросить с плеч.

Пора!

Саперы бросили концы причальной веревки разведчикам и оттолкнули лодки шестами на глубокую воду.

От берега тихо отчалили сначала три лодки, затем — еще три. Ни всплеска, ни скрипа уключин: их предусмотрительно обмотали тряпками.

По обыкновению немцы ночью подсвечивали передний край ракетами, которые долго висели мерцающими фонариками. На этот раз окутанный тьмой берег казался безжизненным и зловещим. Наблюдатели и слухачи настороженно вглядывались и вслушивались в темноту, стараясь уловить любой звук с противоположной стороны.

Гребцы налегали на весла, то наклоняясь головой до самых колен, то с напряжением откидываясь назад, полной грудью выдыхая морозный воздух.

Около островка оставили три лодки для группы прикрытия и как резерв на случай неудачи первой попытки.

Снова вышли на открытую воду: напряжение начало расти, люди, затаив дыхание, прислушивались, стараясь уловить выстрел, крик или хотя бы какой-нибудь звук с того берега. Но на Днепре по-прежнему было тихо. Похоже, гитлеровцы и вправду не ждали «гостей». Да и какой леший в такую ветреную ночь отважится пересечь водный рубеж!..

Гребли споро, но я полушепотом торопил:

— Нажмем, ребята, нажмем!

Взмах весел, еще взмах...

Воздух медленно очищался от тьмы, в серой дымке открывался скошенный берег с урочищами, пересеченными стежками тумана.

Минуты казались часами. Наконец-то первая лодка плавно спружинила о песок. На берегу мин не оказалось, а вот дальше...

Радист ефрейтор Литвин передал сигнал: «Первый! Я на кромке...»

Вперед поползли саперы со щупами. Затем пошли в ход кусачки — резали колючую проволоку.

Я, Ситников, Багаев, Аверьянов, Паргалава, Шуваев, Сафонов следовали за саперами, пригибаясь, взбирались на крутой скос. Посмотрел на циферблат — у немцев скоро смена часовых на огневых точках. Надо спешить!

С рассветом внимание часовых обычно притупляется. Нервное напряжение тревожной ночи, когда каждый шорох, каждая тень обретают грозный, пугающий смысл, требует разрядки. Наступает реакция. Утренний холод заставляет ежиться, вызывает желание поглубже втянуть голову в поднятый воротник, вздремнуть. Тут-то фрица и нужно брать за шкирку.

Идти стало трудней — песок то и дело осыпался.

Наконец все наверху.

Залегли.

Как-то неестественно близко раздались голоса перекликающихся часовых. Поползли — и прямо перед нами оказалась ячейка с торчащим пулеметным стволом. Спиной к разведчикам около куста с черными, похожими на проволоку, ветками стоял часовой. Что-то мурлыкал в предвкушении скорой смены, когда можно будет завалиться в теплый блиндаж...

Я махнул рукой: Ситников с Паргалавой подмяли под себя фрица, плотно закрыли рот.

Ползком! Только ползком! Внезапность должна быть полной. В этом — успех.

То, что случилось через минуту, могло стоить нам жизни: Паргалава задел скрытую от глаз сигнальную проволоку.

— Вас ист лес, Вольфганг?* — окликнули с соседнего поста, и прямо на нас настильной траекторией полетела ракета.


* Что такое, Вольфганг? (нем.)


Раздались тревожные выстрелы. Но немцы еще не знали, с какой стороны их настигла опасность, стали стрелять вслепую.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное