Впереди разведка шла

Несколько солдат устремились прямо на разведчиков. Поняв, что раскрыты, мы в упор срезали бегущих. Через минуту стало светло как днем. Заще.лкали выстрелы, затарахтели пулеметы. Сзади квакнули по-жабьи мины, засвистели осколки. Все ниже и ниже над головами перекрещивались и сталкивались бусинки трассирующих пуль.

Мы прижались к горячему песку прямо перед траншеей. Чуть дальше — зев блиндажа.

— Вот вам! — я швырнул под бревенчатый козырек противотанковую гранату и сразу же поднял людей, предварительно приказав радисту передать в штаб сигнал о начале демонстративной атаки.

По траншее бежали гитлеровцы, натыкались друг на друга, звякали оружием, касками, пеналами противогазов. Стали выскакивать на бруствер.

Многовато куроедов, но — была не была! Бросились врукопашную...

Начался тот жестокий, злобный бой, яростная короткая схватка, успех которой решают смелость, умение каждого вести поединок самостоятельно, в одиночку. А разведчики это умели: в дело пошли приклады, финки, кулаки...

В сплетении человеческих тел с хрипом и руганью крушил направо и налево наседающих гитлеровцев Багаев. Он оторвал от земли распаренного дюжего ефрейтора в расстегнутой шинели и швырнул его, как куль, прямо на штык второго фашиста.

Коршуном налетел на орущего офицера Ситников, но его сбили с ног. Семен все же дотянулся до немца, схватил за щиколотки, рванул на себя и подмял.

Длиннорукий Нико Паргалава что-то кричал по-грузински, работая кинжалом. На него бросился плечистый, по-спортивному поджарый детина в каске, съехавшей на глаза. Набычился, хотел штыком достать разведчика, но тот сумел оттолкнуть направленное в грудь лезвие, вогнал кинжал в живот врага.

Как-то неестественно споткнулся Аверьянов. Убит? Ранен?.. На него в исступленной злобе кинулся молодой горбоносый гитлеровец, сомкнул пальцы у Аверьянова на горле. Михаил коленом саданул в пах немца, ослабил его хватку и стряхнул с себя. Рядом валялась каска — ею он со всей силы хряснул по голове горбоносого. Тот со стоном откинулся на спину...

У меня сломалось ложе автомата. Под руку подвернулся тяжелый МГ. Отбежав чуть назад, я стебанул очередью по тем гитлеровцам, которые выскакивали из траншеи на подмогу своим. Почти кинжальные очереди точно находили цель...

Гитлеровцев было гораздо больше, но они явно растерялись. Эта растерянность превратилась в панику, как только несколько выше по течению реки левый берег взорвался, огласился грохотом одновременно ударивших батарей. В воздухе засвистели и завизжали снаряды. Проснулась и зарычала вражеская артиллерия. Словно невидимые световые телеграфы начали слать в ночь свои точки-тире: пунктиры трассирующих пуль, огненные полоски мин.

Весь Днепр покрылся кроваво-красными отсветами разрывов. Огонь с правого берега стал еще плотнее, когда гитлеровцы обнаружили вереницу лодок. «Ага, клюнули фрицы на приманку с чучелами!» Я хлопнул по плечу радиста Литвина и приказал:

— Передавай, Афанасьич, открытым текстом: «Зацепились за плацдарм. Удерживаем...»

А к нам уже бежали десантники из лодок прикрытия. Размашисто приближался Алешин, сзади семенили Срибный, Дорошенко, Иваника...

Мы прочесали траншею, ударили в спину немцам, которые улепетывали в сторону Качкаровки.

Один гитлеровец присел и прямо в меня бросил ручную гранату. Я знал — она взрывается через пять-шесть секунд. Реакция опередила мысль — перехватив в воздухе деревянную рукоятку, швырнул гранату вслед убегавшему немцу. После взрыва тот стал петлять, прихрамывая. Я посмотрел под ноги, подумал: «Если бы наша «лимонка» — конец».

Меня окружили разведчики. Все, слава богу, живы, но глаза у ребят запали, лица покрылись потом, грязью. К тому же есть раненые. Припадает на правую ногу Аверьянов.

— Володя, посмотри,— попросил Срибного. Лейтенант разрезал Аверьянову стеганую штанину.

Ниже бедра — ножевая рана.

Фельдшер достал из сумки индивидуальный пакет, пузырек с йодом. Смочил, забинтовал.

Спросил:

— Говоришь — можешь плясать?

— Угу!

— Так вот, сиди в укрытии, а при подходе наших пляши к сестричкам.

Аверьянов обиженно скривился, но понял, что перечить лейтенанту бесполезно.

Оценив обстановку, я пришел к выводу: брать Качкаровку в лоб — дело гиблое. Нас там только и ждут.

Быстро собрал разведчиков, объяснил, что к чему. Времени в обрез. Нужно обходить село с тыла, и быстро. Побежали. С каждым шагом становилось все труднее и труднее: пот струился по лицу, солеными каплями сползал в уголки губ. Во рту пересохло, одежда пластырем прилипла к телу. Разведчики сопят, кашляют, плюются... Усталость валила с ног, но я подбадривал людей:

— Веселее, хлопцы... Главное — не дать фрицам опомниться.

Качкаровка уже близко. Село прилепилось над грязно-желтым скатом берега. Справа возвышалась церковь... Алешин недовольно поморщился, понимал: нужно быть дураком, чтобы не посадить там наблюдателя или не поставить пулемет. Подпустят поближе, и не успеешь даже богу помолиться...

Мы залегли в бурьянах, немного отдышались, и я приказал Федору Ермолаеву обследовать церковный двор и здание.