Читаем Впереди разведка шла полностью

...Вместе мы вошли в блиндаж полковника Рослова. Стол с картами, два полевых трофейных телефона, а углу кровать, застеленная байковым серым одеялом. Рядом с комбригом — начальник оперативного отдела капитан Аплачко, инженер капитан Артюшенко.

— Ну, морячок, здравствуй! — положил мне на плечо широкую ладонь Александр Петрович. И без перехода продолжил: — Дело предстоит архитрудное. Суть такова: в корпусах элеватора засели десантники, намеченные удары с суши и с реки не получились. Теперь отряд Ольшанского оказался в окружении. Нужно установить с ними связь, оказать помощь. Туда через Водопой направляются разведчики Субботина. Медлить нельзя — дорога каждая секунда. Возьми добровольцев...

— Товарищ комбриг,— обратился я к Рослову,— когда во взводе идет речь о добровольцах, люди обижаются.

— Действуй по своему усмотрению. И будь повнимательней: в такой кутерьме не мудрено и друг друга перестрелять.

А время поджимало.

С капитаном Козловым согласовали маршрут: решили идти вдоль «железки» от станции Водопой к южному порту. Наш переход через боевые порядки гитлеровцев приказано было обеспечить автоматчикам капитана Кузнецова, поддержку минометами осуществлял старший лейтенант Ктоян. Дали нам и опытного радиста, ранее окончившего спецшколу разведки,— сержанта Мосягина.

Итак — вперед. Десять теней, бесшумно миновав вражеские заслоны, по кустарникам и овражкам устремились к насыпи.

Ночь выдалась промозглая. Над головой — серое с черными полыньями небо, Сбоку влажно поблескивали нитки рельсов. От шпал тянуло мазутом, под сапогами скрипела щебенка. Все тихо...

И вдруг стало светло как днем. Инстинктивно плюхнулись на землю. Ракеты вспыхнули над головой. Стрельбы не было — значит нас не заметили. Но подниматься опасно. Ко всему прочему, заметили группу идущих гитлеровцев. Все отчетливей чавкали их сапоги, изредка доносился говор...

— Отступают к Николаеву,— как бы подтвердил мою мысль Ситников.— Подсвечивают себе путь ракетами...

— Пристроиться бы к ним, командир,— кипятился Алешин,— и в спину врезать, полетели бы похоронки в фатерляндию...

— Я-те врежу! Пускай топают. Далеко не уйдут.

Колонна, звякая своей сбруей, прошла.

Теперь надо выбрать удобный момент и проскочить на противоположный скат насыпи. Натолкнулись на канализационную трубу. Можно было пролезть по ней, но решили не терять времени — перемахнули через рельсы. И как только выползли наверх — ударили автоматные очереди.

— Дело табак, командир! — зло сплюнул Алешин. — Теперь не отстанут...

И действительно — по насыпи в нашу сторону бежали пять патрулей.

— Всем в трубу! — приказал я разведчикам.— Багаеву и Аверьянову остаться наверху, спрятаться.

Труба длинная, изогнута коленом. Свод — в мочалках паутины, на дне — вонючая жижа. Поползли вперед, работая локтями. От смрада выворачивало наизнанку... Еще метр — и уткнулись в нагромождение камней. Торец трубы разбит, с верхней части свисают на желез ных нитях обломки бетона. Посмотрели — дальше мыше не пролезть. Ловушка стопроцентная!

Немцы орали: «Раус!»*, стали стрелять в трубу, но пули нас не доставали, только уши закладывало. А те сделают паузу и опять за свое — татакают из автоматов то длинными, то короткими очередями. Мы не отвечали.


* Выходи! (нем.)


Просидели так около получаса. Прислушивались. Наконец, в трубе что-то стало хлюпать. Ага, поползли!

— Вылази, жить будете! — отчетливо услышали хрипловатый голос.— А то к утру шашлык сделаем.

— Сейчас я тебя накормлю, полицайская морда! — Ситников пополз назад, расчищая себе дорогу огнем. Нажимал спусковой крючок автомата до тех пор, пока из патронника не вылетела последняя гильза. Выложил весь магазин.

Наверху тоже шла пальба.

Еще немного подождали, прислушались. Стало тихо, только в ушах звенело. По одному поползли назад, к срезу трубы.

Ситников, прежде чем выскочить, дал очередь и рванулся вперед. За ним — Алешин.

Отдышались, оглянулись. Недалеко над убитыми немцами и полицаем стоял Багаев, держа ППШ за кожух. Рядом сидел на камне Аверьянов, перематывал портянку. Третий патрульный валялся на склоне насыпи.

— Вы только в трубу залезли — показались патрульные. Два остались на насыпи. А эти,— Багаев кивнул в сторону немцев и полицая в черной шинели с серым воротником, — стали подкрадываться, как хорьки к курятнику... Потом фрицы толкнули полицая: мол, лезь первым. А те крысы сверху наблюдают. Я думал, ваш и след простыл, а вы там сабантуй устроили. Когда эти трое, словно ошпаренные, выгреблись из трубы — мы их и уговорили. И верхних тоже...

Да, обошлось, но сколько потеряно времени!

Параллельно с нашей группой к морякам пробивались разведчики капитана Субботина. Им сразу не повезло: несколько человек наскочили на мины. То же самое случилось и с первой ротой, когда она начала рассредоточиваться. Комбат приказал артиллеристам выкатить орудия на прямую наводку. Прикрывшись их огнем, саперам все-таки удалось сделать несколько проходов, но в дальнейшем батальон успеха не имел. Погиб командир взвода лейтенант Быков, в обе ноги ранило старшего лейтенанта Вашковца...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное