Впереди веков. Историческая повесть из жизни Леонардо да Винчи

Струны затрепетали и прозвенели жалобно и нежно. Леонардо не воспевал ни земной красоты Цецилии, ни доблестей Моро, ни молодости Галеаццо. Он воспевал вечную нет ленную красоту вселенной, воспевал силу человеческого духа, творческой мысли, дающей возможность человеку приблизиться к Божеству. Песнь его звучала, вдохновенная и страстная, и он видел, как затуманилось грустью лицо Цецилии, как глубоко задумался Моро, а на глазах у Галеаццо выступили две крупные и светлые слезы. Отовсюду на него были устремлены восторженные и умиленные взоры миланских женщин, и Леонардо чувствовал, что во многие сердца он заронил светлую искру. Он был счастлив.

Когда певец кончил, о нем заговорили как о славном победителе в состязании. Всех поразила не одна песня, но и величественная фигура, и благородное лицо, и скромный костюм, и чудесная серебряная лютня.

Цецилия сделала знак рукой, и Леонардо приблизился. Он опустился перед ней на одно колено, как тоща было принято, и ожидал награды. Цецилия сняла с себя богатейший шарф ручной работы, шитый серебром, золотом и жемчугом, и положила его на плечи Леонардо, потом взяла лавровый венок, поданный ей церемониймейстером, главным секретарем Моро, Бартоломео Калко, и надела его на обнаженную голову певца. Продолжая ласково улыбаться, она отстегнула от своей груди драгоценный аграф, осыпанный жемчугом и рубинами, и приколола его к черному берету импровизатора. Леонардо почтительно приложился к ее руке, совершеннее которой он не видел ни у одной статуи…

Так получил он награду из рук царицы праздника.

– Я хочу вас поблагодарить за ваше чудное пение, мессер, – сказала ласково Цецилия, – и на будущий турнир избираю вас своим рыцарем.

Считалось большой честью быть рыцарем первой миланской красавицы. От нее, наверное, не отказался бы ни один из юношей, присутствовавших на празднике, и Леонардо видел, как зависть исказила лица его соперников.

Моро с отеческой лаской подозвал к себе Леонардо. Он сразу понял, что перед ним находится великая сила, способная еще ярче оттенить его собственное могущество, и решил всецело завладеть флорентийцем.

Но кто всего искреннее отнесся к импровизатору, – это юный герцог Джованни-Галеаццо. Его детское простодушное лицо светилось блаженной радостью, точно он внезапно увидел свет. Он не мог справиться с волнением и, наклонившись к Леонардо, сказал ему робко и тихо, точно стыдясь:

– Мессер Леонардо… Я так счастлив… я сегодня увидел Бога!

Леонардо пристально, испытующе посмотрел прямо в глаза Галеаццо. Ему хотелось понять этого мальчика, так странно поставленного судьбою рядом с коварным и ловким Лодовико Моро.

И Галеаццо, точно поясняя свои слова, сказал еще тише, устало закрывая мечтательные глаза:

– Я здесь так одинок, мессер… и… и все мне кругом кажется ложью и суетой… Сегодня я познал Бога, но не Того, Который сурово судит и карает, о Котором гремит в проповедях своих ваш флорентийский проповедник Савонарола, а Того истинного, светлого Бога, в Котором только и есть правда. И мне хотелось бы видеть вас чаще, мессер Леонардо…

Лодовико Моро, уловивший несколько отрывочных фраз из речи своего племянника, нетерпеливо стал прислушиваться. И под жестким, проницательным взглядом дяди глаза Галеаццо внезапно потухли, и он устало откинулся на спинку своего высокого стула.

Праздник кончился, как всегда, обильным пиром и пляской. За столом подавали роскошные артишоки, присланные из садов самого султана, соус из каплунов, какую-то небывалую заморскую зелень, чудесные фрукты, фалернское и кипрское вина… Но что было всего замечательнее – это паштет, обложенный овощами и изображавший весь Рим с его Ватиканом, замком св. Ангела, Колизеем и даже катакомбами. В замке св. Ангела играла заунывная музыка, точно при вечернем обходи стражи; в Ватикане гулко били часы и раздавался тягучий звук органа…

За столом много ели, много пили, говорили придуманные на этот случай заранее стихи, а шуты Янакки и плутоватый Диода наперебой кривлялись, выказывая свои необыкновенные способности смешить людей. Моро хохотал во все горло, обнаруживая всю свою любовь к грубым и плоским шуткам; за ним смеялись и французские рыцари, и один только герцог Джованни-Галеаццо сохранял на лице мечтательную задумчивость. Он все еще находился под обаянием чудной песни Леонардо.

А после ужина опять плясали в саду, облитом ярким светом светильников, вставленных в канделябры чудной художественной работы. Под нежную музыку, как в волшебной панораме, плавно и размеренно двигались дамы и кавалеры, звенели сабли, слышался тихий смех и мелодичные голоса…

Потом играли в шары, игру, распространенную издавна по всей Италии, и в этой игре особенно обнаруживалась сильная мускулатура и ловкие движения молодежи, одетой в обтянутое платье. Потом играли в «слепую муху» (жмурки), любимую игру миланских дам… И во всех состязаниях, где требовалась физическая ловкость, Леонардо оказывался первым.

Поздно кончился праздник. Уже ясные звезды побледнели, и на востоке выступила кроваво-красная полоса утренней зари…