Впереди веков. Историческая повесть из жизни Леонардо да Винчи

У Агостино Киджи происходила настоящая веселая оргия древних. Слуги подносили на золотых блюдах художественной работы языки попугаев, разукрашенных золотистых фазанов, румяную жареную рыбу, привезенную прямо из Византии, редкие африканские фрукты, разливали чудесное кипрское и фалернское вино, отлично выдержанное в погребах Ватикана, – это вино подарил мессеру Агостино святейший папа. И понтифик и его кардиналы были изрядно возбуждены выпитым вином. Толстенький, кругленький кардинал, веселый венецианец, талантливый поэт того времени, Бембо, с раскрасневшимся лицом декламировал стихи Петрарки:

Жестокосердный мальчик, с луком в руке и со стрелами на бедре…

Папа смеялся при упоминании об Амуре, маленьком лукавом боге любви, и грозил пальцем Рафаэлю, о котором вздыхает немало римских девушек… За Бембо настала очередь папских придворных музыкантов, Брандолино и Мороне, услаждавших слух его святейшества игрой на скрипке… Римские красавицы сочиняли тут же свои стихи, смеялись, шутили, пели и веселились до упаду вместе с духовенством…

В одном конце стола затеялся, впрочем, спор на отвлеченную тему. Здесь святые отцы-кардиналы могли сколько угодно блеснуть своими богословскими познаниями. Влиятельный племянник Льва X, кардинал Джованни Сальвиати, недовольный чересчур веселым характером праздника, на котором ему приходилось в угоду дяде присутствовать, старался придать другое направление разговору.

– Каким путем человек делается разумным, – задал он вопрос богословам, – каким путем в него вселяется разумная душа? Чем, наконец, он становится по смерти тела?

Начались споры, причем каждый старался выразиться как можно мудренее и щегольнуть латинскими цитатами…

Но спор кончился, как только раздался томный и нежный голос красавицы мадонны Порции, жены Джисмондо Киджи, брата мессера Агостино. Мадонна Порция пела:

Вы, милые духи, склонные к любви, хотите ли увидать рай?
Все заслушались прелестного пения Порции.

Потом появились обычные шуты и забавники. Фокусник Пеллегрино, в утеху папе, вертелся колесом с такой быстротой, что невозможно было уследить, как касаются его ноги земли; казалось, будто это молния сверкает в воздухе… Он кривлялся, гримасничал и скакал как мячик, а его святейшество благодушно смеялся. Слуги внесли столы, и Пеллегрино принялся выделывать на них такие штуки, будто у него кости гнулись, как иная хорошая веревка… Выставив вперед острое лезвие ножа и сабли, он вращал между блестящей сталью свое гибкое тело в уродливом костюме. Богобоязненные монахи решили, что тут дело не может обойтись без дьявольского наваждения.

Папа был доволен, а вместе с ним и синьор Киджи.

– Эй, – закричал он весело слугам, – угостить хорошенько Пеллегрино и дать с моего плеча платье, то, что я отложил сегодня утром!

И Пеллегрино получил с плеча вельможи богатое платье…

Так весело проводил время глава католической церкви. «Раз Бог нас сделал папой, – говорил Лев X, – мы постараемся этим воспользоваться». Он подразумевал «насладиться» и делал все для своего наслаждения.

На следующий день герцог Джулиано Медичи представил Леонардо да Винчи своему брату. Папа принял его благосклонно и, допустив приложиться к рубиновому кресту на своей туфле, что было обязательно как символ уважения к его сану, поднял Леонардо и поцеловал.

– Ты будешь нам полезен, – сказал он своим вкрадчивым мягким голосом, – ведь ты и великий ученый и великий художник, а у нас в почете и то и другое. Вот Браманте, бедный мой архитектор, совсем становится слаб и просит назначить ему помощников для сооружения храма святого Петра, а Микеланджело теперь в Карраре на ломках мрамора для нового фасада церкви святого Лоренцо во Флоренции. Ты флорентиец и знаешь, как мы дорожим нашим фамильным склепом. У нас остается только один наш Рафаэль. Теперь приехал еще ты. Работай же во славу Божию, Италии, папского престола и твою собственную. Когда ты будешь нам нужен, мы призовем тебя. А пока ступай и будь счастлив нашей благосклонностью.

Опять преклонение колен, милостиво протянутая пухлая рука, украшенная перстнями, и Леонардо покидает Ватикан.