Впереди веков. Микеланджело

Его двухлетнего, впрочем, привезли в родную семью. Он смотрел волчонком, конфузился и по всякому поводу твердил имя мамы Барбары. Это было неприятно мадонне Франческе, мальчик-волчонок не очень ей понравился. Она охотно согласилась отпустить его обратно в Сеттиньяно, чтобы он подрос и окреп.

Здесь, в простой, бедной обстановке, он чувствовал себя счастливым. Каждый день дарил новую радость. Сегодня папа Томмазо принёс ему и Джулио камешки, в которые можно было играть по-разному: то складывать из них высокий дом, «как во Флоренции» (так говорили старшие мальчики, дети соседей), то вытачивать каменные шарики и играть в них, ставя на кон и потом сбивая.

Старшие мальчики собирали где-то в скалах, по которым привыкли лазать, пух из совиных гнёзд, приносили выпавших из этих гнёзд птенцов. Они старались выкормить их и приручить, и малыши, едва научившиеся ходить, бежали за старшими, чтобы взглянуть на приучавшегося летать совёнка. Были смельчаки, которые обещали непременно добраться до гнезда орла, чтобы похитить из него маленьких орлят. Недостижимой мечтою было приручить орлёнка. Самые отважные карабкались на скалы необъятной высоты…

Ничего подобного не было в чинном доме подеста, когда наконец маленький, трёхлетний Микеланджело вернулся туда. Он дичился, скучал и всюду искал маму Барбару, пока не привязался всем сердцем к старой моне Урсуле, сохранявшей связь с вскормившим его горным посёлком. Она рассказывала ему без конца сказки и были горного края, без конца вспоминала о Сеттиньяно, о семье скарпеллино Томмазо, о милых его сердцу шалостях сеттиньянских мальчишек, обо всём, с чем он успел сродниться. Ведь Томмазо был её младший брат, которого она вынянчила много лет назад.

* * *

У мадонны Франчески родилось после Микеланджело ещё двое детей, оба мальчики: Буонаррото и Джовансимоне, или короче – Джованни. Но этих детей мадонна Франческа решительно отказалась отдать кормилице в горы – пусть они будут не так крепки, но они не вырастут дикими зверьками, как Микеланджело, и будут ласковы к матери, как старший, Лионардо. А этот, второй, точно чужой: его не занимают детские игры, приличные детям благородного сословия; он всё придумывает лазать на деревья и скалы за домом, откуда вот-вот сорвётся; он любит играть с камнями и палками; у него такие резкие манеры, и от простонародного говора его никак не отучить…

И двух мальчиков вскормили женщины, взятые в дом подеста.

* * *

Мадонна Франческа была очень слаба, когда должен был родиться у неё ещё ребёнок. Девочка или опять мальчик? Лучше бы девочка; мальчиков довольно, девочка ближе матери.

Но родился мальчик, Джисмондо, и, явившись на свет, унёс жизнь матери… Она умерла, даже не успев проститься и благословить детей…

Урсула разыскала шестилетнего Микеланджело у глухой стены сада, куда он забился с углём, разрисовывая втихомолку белую штукатурку разными фантастическими узорами. А возле стены сохли маленькие глиняные человечки и птицы и ещё какие-то фигуры, в которых старая Урсула не смогла бы угадать чудовищ и горных духов её сказок.

Увидев мальчика, всего перепачканного углём, добрая женщина всплеснула руками и, кажется, в первый раз в жизни не на шутку рассердилась на своего любимца:

– Ах, Пресвятая Дева! Когда умирает его мать, это глупое дитя выпрашивает в кухне уголь и мажется им с ног до головы на посмешище людям! Стыд и позор! Иди, я вымою тебя, чтобы ты мог поцеловать руку твоей бедной матушки, ушедшей в райские сады… О Господи, ты один правишь путями нашими! Что будет делать мой господин один, без жены, с пятью детьми, и кто вскормит крошку Джисмондо?

Были слёзы, вздохи, молитвы, зажжённые днём свечи, церковные песнопения, похоронная процессия на кладбище… Урсула оставалась хозяйкою у вдовца и разыскала кормилицу для Джисмондо. Дела было так много, что не хватало времени возиться с Микеланджело и оберегать его от гневных криков, а то и пинков отца, сердившегося, что мальчик исчерчивает углём все стены и заборы… Но рисовать и лепить было страстью ребёнка, и никакие выговоры, никакие наказания не могли его удержать от этого занятия…

II Всё по-своему

Овдовевший синьор Буонарроти переселился из своей виллы близ Сеттиньяно во Флоренцию. Надо было подумать об устройстве в школу восьмилетнего Лионардо, да и черёд Микеланджело не за горами.

Несмотря на непонятное упрямство, заставлявшее Микеланджело не слушаться отца и малевать где попало, он казался мессэру Лодовико мальчиком не совсем обыкновенным и даже подающим большие надежды. Нет нужды, что он часто смотрит исподлобья, – мессэр хорошо помнил слова покойной жены, когда привезли из гор сына:

«Смотри, какие у него глаза! В них есть величие. Увидишь, что он прославит нас. В мальчике нет пустой болтливости, как в Лионардо, и капризов, как у Буонаррото… Он молчалив, как настоящий вельможа».

Подеста соглашался:

«Да будет так. Микеланджело станет сановником, уважаемым всей Флоренцией вельможей, гордостью и честью нашего рода».