С этих пор он на всю жизнь остался другом и поклонником Рафаэля. Он видел в нём гения, равного которому ещё не было в Италии. И Рафаэль со своей стороны платил ему глубокой привязанностью.
…Восторг Эусебио перешёл всякие границы, когда Рафаэль создал свою прелестную «Мадонну Конестабиле»[8]
.На этой картине Мадонна с младенцем на руках читает книгу. В отдалении видна цепь гор, напоминающих окрестности Перуджи, – пустынные холмы с редкими деревьями, озеро, по которому плывёт одинокая лодочка, на берегу – две фигуры.
Солнечный луч застал Рафаэля за работой – он кончал картину.
– А ты уже работаешь! Прилежный, как всегда.
Рафаэль вздрогнул и обернулся, приставив к мольберту муштабель:
– Это вы, маэстро? – Лёгкая краска смущения покрыла щёки Рафаэля. – Я уже почти кончил, учитель, и ждал вас. Мне бы хотелось знать, что вы думаете о моей картине…
Перуджино потянулся, ещё не совсем очнувшись от сна:
– Картина… гм… картина… Я уезжал на несколько дней и, вернувшись к ночи, не успел вчера взглянуть… но раньше я видел…
Он замолчал. Молодой художник ждал слов мастера, как ждал их и неслышно подошедший Эусебио.
– Ну… ну что ты так уставился и молчишь, Эусебио? Что ты думаешь?
– Я… – заикаясь, протянул Эусебио.
– Молчи. Я знаю, что ты ничего не скажешь, ты только заохаешь от изумления. А я спрошу: как ты, Рафаэлло, перенёс на полотно это живое и прекрасное дитя, прекраснее которого не создавала природа?.. Ну вот и весь сказ. Правдой дышит твоя работа, и ребёнок, и мать. Узнаю и пейзаж. Как он кстати здесь, наш умбрийский пейзаж! Впрочем, я толкую, точно до сих пор не был знаком с твоей манерой. Но, когда ты пришёл к концу, яснее можно судить, вот и всё. Тебя ждёт широкая дорога, Рафаэлло, и я рад, что одним мастером, одним прекрасным художником стало больше в Италии.
Он обнял ученика. Ясная улыбка осветила его некрасивое широкое лицо. Он добавил:
– Здесь ты самостоятелен… Эусебио, смотри внимательно, любуйся картиной своего друга!
Перуджино опустился в кресло (так, сидя, он часто вёл беседы с учениками во время занятий), задумался и, тряхнув головой, заговорил серьёзно, почти строго:
– Я должен поговорить с тобою, Рафаэлло, да и со всеми моими учениками, но сейчас с тобою… Я собираюсь перебраться во Флоренцию. Туда понаехали со всех сторон, целое племя художников, не мудрено, что и меня тянет в этот город. А ты, Рафаэлло, и некоторые из твоих товарищей стали на ноги и можете работать самостоятельно.
Через несколько дней ученики шумно провожали учителя за городские ворота. Он ехал во Флоренцию целым караваном, увозя свои картины, мольберты, домашний скарб и слуг, решивших не покидать хозяина. Среди громких возгласов и пожеланий проскальзывали ноты печали: многие из учеников должны были доучиваться и искали новых руководителей; некоторые последовали за Перуджино; уезжал и Эусебио, ещё не чувствовавший себя готовым мастером; с тоскою расставался он с другом.
Рафаэль остался в Перудже и открыл свою мастерскую. После «Мадонны Конестабиле» имя его стало известно, и заказы посыпались со всех сторон, особенно из Читта-ди-Кастелло. В городке этом было много роскошных палаццо со статуями и фресками, владельцы которых продолжали заботиться об их украшении, не жалея денег на заказы.
Здесь, среди многих работ Рафаэля, в церкви Сан-Франческо появилась его икона «Обручение Марии и Иосифа». Довольный своей работой, молодой художник впервые подписал на ней своё имя.
Впрочем, Рафаэль прожил в Перудже недолго. Его тянуло на родину, и через год после отъезда учителя он собрался в Урбино.
6
И здесь буря
Тихий городок Урбино перенёс за четыре года отсутствия Рафаэля немало волнений и тяжёлых ударов. В эту бурную пору Урбино, как и всей Италии, пришлось страдать от безмерной жестокости и честолюбия Цезаря Борджиа. Рассказывали, что он убил родного брата, заколол кинжалом укрывавшегося под плащом папы его любимца, так что кровь брызнула в лицо его святейшеству; за одно неосторожно сказанное слово он отрубил своему приближённому руку и кончик языка, который прикрепил гвоздём к мизинцу отрубленной руки как трофей…