Конечно, он не мог лишить себя радости побывать в «Гранд-Опера». Он всегда был привязан к музыке, умел ее слушать сердцем. Из всех новейших композиторов отдавал предпочтение Вагнеру. Еще раньше, в 1891 году, специально приезжал на премьеру «Лоэнгрина» и слушал эту оперу семь раз подряд. А сейчас музыка Вагнера еще больше его взбудоражила.
Прежде чем вернуться в Амьен, Жюль Верн решил зайти к Этцелю на рю Жакоб, 18. Тяжело опираясь на толстую палку, он медленно пробирался по людным улицам. Ажурный силуэт Эйфелевой башни, сооруженной для Парижской выставки 1889 года, поразил его странной красотой. И хотя он видел ее в прошлый приезд и отлично помнил по фотографиям, все еще не мог к ней привыкнуть. Железная аллегория индустриальной эры почему-то не хотела вписываться в знакомый до мельчайших подробностей городской пейзаж, казалась чужеродным телом.
В памяти оживали воспоминания давних дней. Невольно он сравнивал Париж своей юности, молодой и встревоженный Париж сорок восьмого года, каким его узнал впервые, с Парижем конца века. Здесь все было так же, как и в те далекие годы, но все-таки город казался чужим.
На Елисейских полях, загрязняя воздух, распугивая лошадей и прохожих, тарахтели моторы Рено и Бенца — самокатные экипажи без тягловой силы.
— Автомобильный спорт! Какое безумие! Это ли не признак деградации современного цивилизованного общества? — непроизвольно вырвалось у Жюля Верна, когда выскочивший из-за угла мотор обдал его зловонным дыханием. — Вот уж ни за что бы не согласился сесть в такую карету!
Бесстыдная роскошь еще больше колола глаза рядом с вопиющей нищетой. Нарядные женщины, фланирующие бездельники и кругом столько голодных и бездомных… Улицы те же, здания прежние, но люди другие. Почти никого из старых друзей не осталось.
В доме Этцеля он не заметил никаких перемен. Даже старинная мебель стояла на тех же самых местах. Не хватало лишь самого хозяина, заполнявшего весь этот дом. В кабинете издателя он застал Паскаля Груссе, занятого подготовкой очередного номера «Журнала воспитания и развлечения». Жюль Верн пришел неожиданно. Жюжюль куда-то уехал.
Писатель молча опустился в кресло и огляделся по сторонам.
— Да, здесь ничто не изменилось, — произнес он задумчиво, и было неясно, кому он это сказал — себе самому или Груссе. — Сколько воспоминаний связано у меня с этим домом и с этой комнатой! Когда-то мы обсуждали здесь с покойным Этцелем программу журнала и состав сотрудников. Теперь пишут другие, хуже или лучше — не знаю. А я еще тяну свой воз…
Потом, взглянув на часы, он заторопился на поезд и просил передать Жюжюлю, что заходил просто так, без особого дела, и, как всегда, будет рад видеть его у себя в Амьене.
Это была последняя поездка в Париж.
Вскоре Жюль Верн написал впрок и отложил до 1904 года «роман о новом Тюрпене», которого зовут… Робур.
Образ гениального изобретателя существенно изменился. Если в «Робуре-Завоевателе» он овеян романтикой подвига и внушает сочувствие, то в романе «Властелин мира» автор его развенчивает: Робур — безумец, одержимый манией величия, возомнивший себя сверхчеловеком. Секрет своего изобретения он сохраняет лишь в собственных целях, для приобретения личного могущества. Преследуемый людьми и законом, он устремляется в воздушный полет, навстречу грозе и буре, и тонет вместе со своей удивительной машиной в водах Мексиканского залива.
Консультантом и на этот раз был Поль Верн, подсказавший брату идею корабля, способного превращаться попеременно в автомобиль, аэроплан и подводное судно. Последнее возвращение писателя к теме ответственности ученого — в романе «Необыкновенные приключения экспедиции Барсака», изданном отдельной книгой после мировой войны. (Рукопись осталась в первоначальном наброске, а кто ее редактировал и дописывал, не выяснено до сих пор.)
Ускользнувший от возмездия злодей Киллер (по- английски — убийца) воздвигает где-то в Западной Африке с помощью изобретателя Камаре неприступный город Блекланд (то есть Черная страна, или Черный город). К услугам диктатора величайшие завоевания техники: аэропланы с реактивными двигателями, снаряды, управляемые по радио, рефлекторы — «циклоскопы», позволяющие следить за рабами на самых отдаленных плантациях, аппараты искусственного климата и т. п. Но когда ученый безумец, мнящий себя равным богу, узнает, что творения его ума и рук используются в злонамеренных целях, он разрушает Блекланд серией дистанционных взрывов и гибнет сам под развалинами.
Писатель упорен в своем постоянстве. Не случайно же в его поздних романах навлекают на себя бесславную гибель люди, ненавидящие людей, тираны, жаждущие крови и власти, ученые, отдающие свои знания деспотам! И не случайно перестают существовать и зловещий Штальштадт, и ужасный Блекланд, и роскошный Миллиард-Сити, город, куда допускались только миллионеры.