Я слушала прогноз погоды по радио, переключаясь на станцию все утро, надеясь на перемены, но вынуждена была смириться с тем, что буря продлится еще всю ночь. В час дня я подумала, что в Голливуде еще десять часов, и солнце ярко светит. Джейсон уже, наверно, более двух часов на ногах. К двум часам нашего времени он должен закончить завтрак и позвонить.
Но этого не произошло. В два часа местного времени я сама решила позвонить ему, но обнаружила, что он не сообщил мне, где намерен остановиться, в какой гостинице. У меня было предчувствие, что это гостиница в Уилшире, поэтому я позвонила туда, но мне ответили, что Джейсон не зарегистрирован. Я позвонила в гостиницу «Беверли Хиллз»: может быть, Джейсон остановился рядом с Сесиллией и Генри. Но в «Беверли Хиллз» его тоже не было. Я попросила соединить меня с номером, который все еще числился на имени Шмидт. Там никто не ответил.
Я решила позвонить Джейн. Вероятно, она могла знать, где остановился мой муж; в какой гостинице. Но, подумав, я отказалась от этой мысли. Не потому, что Джейн могла не знать об этом — просто это была не самая лучшая идея дать ей понять, что я не в курсе, где мой муж. Я становилась ненормальной.
В шесть часов по местному времени радио сообщило, что буря закончилась, переместившись к востоку. В Калифорнии было еще только три часа, и я подумала, что там все еще светит солнце. Когда Энн позвонила, чтобы узнать, нет ли каких вестей от Джейсона, мой ответ нельзя было назвать спокойным.
— Я думаю, не стоит волноваться, Кэтти. Это все снегопад. Он, вероятно, повредил телефонные линии.
В девять часов упала последняя снежинка, очевидно, это означало, что небо прояснилось, хотя оно здесь все равно черное. Я сняла трубку, чтобы позвонить Энн, поделиться с ней радостью по поводу прекращения снегопада. Но буря сделала свое дело, телефон не работал.
Это было последней каплей. Я забралась в кровать совершенно разбитая. Немного погодя, мне трудно определить, долго ли я находилась в постели, все смешалось у меня в голове, я услышала звук хлопнувшей двери автомобиля. Я подбежала к окну. В свете фонаря у входной двери, который я оставила невыключенным, я увидел Джейсона, моего Джейсона, выходящего из такси.
Я слетела вниз по лестнице, даже не остановившись, как была, раздетая. Мне хотелось единственного: обнимать своего мужа, целовать его милое лицо, благодарить его за то, что он вернулся ко мне, к детям. Я широко распахнула дверь. Он вошел, улыбающийся, возбужденный, как победитель.
— Ты можешь представить, я вылетел из Калифорнии сегодня утром, в восемь часов по их времени? Нас очень долго держали в Чикаго, пока здесь не открыли аэропорт. Ты знаешь, как трудно было найти такси в аэропорту? Мне показалось, что в такси мы ехали дольше, чем летели на самолете. Но меня не смогли остановить ни дождь, ни град.
Сначала я даже не обращала внимания на его слова. Единственное, что мне хотелось делать и что я делала — обвить руками его шею и непрерывно его целовать. Затем я увидела закутанную в меха фигуру у него за спиной.
— Посмотри, кого я привез с собой!
— Ах, Кэтти! — дрожала Сесиллия. — Мне больше некуда идти.
Джейсон поднялся наверх, чтобы взглянуть на спящих детей, а я помогла Сесиллии снять ее белое норковое манто и в тон ему меховую шляпу. Я провела Сесиллию в библиотеку, разожгла огонь в камине, дала ей большой глоток виски. Между нами возникло напряжение, мы обменивались только самыми необходимыми словами.
Она плакала и пила:
— Джейсон спас меня, увез оттуда, — говорила она между всхлипываниями. — Генри был готов убить меня.
— Это нелепо, — сказала я равнодушно. — Люди всегда говорят подобные вещи в состоянии стресса. Но это ничего не значит. Я всегда говорю так своим детям, когда они сводят меня с ума. Нет нужды говорить, что я не имею это в виду.
— Нет, Генри не шутил. Я знаю, он бы убил. Джейсон разговаривал с ним об этом. Терпеливо, — добавила она мрачно.
— С трудом верю, что он был намерен это сделать. Генри — мягкий, интеллигентный человек, — сказала я назидательно.
Она разразилась новым потоком слез, это еще больше настроило меня против нее.
— Как ты могла так поступить, Сесиллия? Да еще выбрала для этого Джо!
— Но я сделала это для Генри, — всхлипывала она. — Ради фильма. Я думала, что если Джо будет увлечен мной, если страстно полюбит меня, он будет вдохновлен, это добавит ему гениальности, которую он вдохнет в меня, в наш фильм, что это будет чувствоваться на экране. Все великие режиссеры так делали. Я читала об этом. Говорят, что режиссер должен без ума любить ведущую актрису. Вступив в близкий контакт с прекрасной женщиной, ближе узнаешь ее, и это очень важно для творческого общения. Потом режиссер смотрит на эту женщину через призму камеры, он любит ее. Может быть, не саму актрису, а ее образ.
— Но ведь никто не говорит, что актриса должна ложиться в постель со своим режиссером, не так ли? Или так?
Она не ответила на мой вопрос, только сказала: