Вполне современные девочки

Я действительно не знала, кто может об этом позаботиться. Но заказала еще омаров, хотя это была слишком калорийная пища для женщины. Сесиллия выбрала салат из морской капусты и помидоров и достала из сумки бутылку с напитком собственного приготовления — специальная смесь яблочного уксуса и трав, как она сообщила мне. Это было вместо приправы.

— Я дам тебе рецепт. Не стоит есть пищу с соусами, если не хочешь состариться раньше своей юношеской фотографии.

И мы обе засмеялись.

— Ах, те годы… наша школа… прекрасные дни. Правда? — спросила она так, как будто с тех пор прошла сотня лет, мрачных и изнурительных.

— Это правда. Но разве сейчас хуже?

Она взглянула в мои глаза с оттенком досады.

— А ты… ты все такая же. Романтика не покидает тебя никогда. Это то, что всегда притягивало меня к тебе. Но неужели ты не понимаешь? Мы не можем позволить себе быть мечтателями.

Ее голос дрогнул. Я хотела сказать ей, что мне никто не запретит сохранить романтичность, но вместо этого спросила:

— Ты все еще встречаешься с тем женатым политиком? Зачем это тебе?

Она заморгала, как будто возвращаясь мыслями из трепетного прошлого в суровую действительность. Затем резко ответила:

— Потому что он богат, знаменит, многообещающ, метит в президенты.

— Удивляюсь я тебе, Сесиллия. Неужели эти мнимые достоинства приносят тебе радость, если он женат на другой?

— Они собираются развестись.

Я вздохнула, уже без аппетита взглянула на апельсиновый соус «Ньюбург» и сказала:

— Давай забудем о романтике и посмотрим на вещи прозаически. Они же раньше не собирались развестись, как я слышала. А разве не имеет для тебя значения, что он разведется с женой ради тебя в то время, когда мечтает о Белом Доме? Если он разведется, у него не будет шанса. И ты будешь этому причиной.

Лицо Сесиллии озарилось озорной, лукавой улыбкой, которую я так хорошо помнила с юности.

— Он сделает так, что ее признают психически ненормальной. Люди будут чувствовать только сочувствие к нему. И тогда-то вступят в игру и мое общественное положение, и мое очарование. Кроме всего прочего будет учитываться и то, что мое имя не связано ни с каким скандалом. Этим объясняется и моя линия поведения с Бобом, чтобы он не причинил мне никаких беспокойств, не помешал нашим планам.

— Так чего же вы оба, ты и твой сенатор, ждете, а не отправите ее в психушку прямо сейчас?

— Уолт сказал, что она и так круглая дура. — Она нагнулась через стол, чтобы шепнуть по секрету: — Он следил за ней.

— А Боб? Как вы понимаете друг друга?

На мгновение… только на одно мгновение… глаза Сесиллии омрачились душевной болью. Затем они потемнели от гнева.

— Я бы хотела задушить Боба, вот. Он обнаглел. Он совсем умыл руки. Не делает ничего. Вообще ничего. Боб не нужен мне совершенно. От него нет никакого проку. Он как пиявка у меня на шее. Пьянствовать и угрожать мне физической расправой — вот все, к чему сводится его теперешняя жизнь. По правде говоря, я его боюсь. Но я не могу и избавиться от него, от этого ублюдка. Он сдержит угрозу и обнародует в прессе нашу с Уолтом связь. — Она потерла виски. — Как бы я хотела найти возможность освободиться от него безболезненно, без ущерба. Уолт сказал, чтобы я все оставила так, как есть, Боб создает нам отличное прикрытие. Но Ричард Форрест будет недоволен, если Боб ославит меня. Шеф видит меня воплощением очарования и общественного положения. Именно такой образ он хочет создать для своей фирмы. Фирмы, освещенной звездой Сесиллии. И он сказал, что мне не делает чести жить с этим небритым, невоспитанным, не внушающим доверия, не работающим алкоголиком.

— Ах, Сесиллия, не надо! — взмолилась я. — Мне тяжело слышать, что ты говоришь о Бобе. Парень, которого я помню, — добродушный, обаятельный, жизнерадостный. Ведь он был именно таким. Боб… обладающий прекрасным самоконтролем, чувством собственного достоинства. И всегда смеющийся. А этот Ричард Форрест? Как он вписывается в эту картину, кроме того, что обеспечивает тебя работой?

Сесиллия откровенно улыбнулась:

— Ричард старый. Если он и представляет для меня какой-то интерес, то только чуть-чуть. А кроме того, — она шепнула мне в ухо, — он по-детски придурковат.

Пока я собиралась спросить ее, что именно она имеет в виду, Сесиллия вынула из сумки золотой флакон.

— Это тебе, Кэтти. Духи «Сесиллия». Во флаконе восемнадцать каратов золота. В этом его уникальность. Их выпущено очень немного, таких золотых флаконов. Мне дали три, я хочу, чтобы один из них стал твоим.

Она подвинула его ко мне. Я взяла его в руки и пальцами провела по набранному золотом имени Сесиллии.

— Я не могу взять это. Он слишком дорогой, — возразила я.

— Я хочу, чтобы эти духи были у тебя, Кэтти. Ты моя самая близкая подруга. Единственная, кому я верю. Была еще одна давняя милая подружка из Кентукки, эта резиновая змея, Перси, которая уже имеет эти духи. Ты помнишь, я, бывало, рассказывала о ней, когда мы учились в школе.