Впотьмах

Меж тем приближался вечер, в храме становилось все темнее, и я поняла, что мне пора действовать, а судя по настроению моей собеседницы, она поверит всему, что я ей скажу.

– Да, не повезло тебе в жизни... – вздохнула я. – Раз так, то сделаю доброе дело – может, Боги оценят это, и пошлют мне счастье. Я вот что решила – заплачу храмовникам за твое лечение. Если хочешь, можно сделать это прямо сейчас.

– Верно заплатишь? Не врешь?.. – повернулась ко мне собеседница.

– Как можно!

– Тогда пошли!.. – заторопилась женщина, даже не подумав сказать мне «спасибо». Ну, то, что она торопится – это понятно, боится, как бы я не передумала проявлять столь немыслимую щедрость, а слово «спасибо» в ее лексиконе, как я успела заметить, появляется достаточно редко. – Только вот ноги у меня плохо передвигаются...

– Ничего, я помогу... – а про себя подумала – это именно то, что мне и нужно. С трудом приподняла женщину, перекинула ее руку через свою шею, и просто-таки потащила на себе эту особу к дверям, возле которых стоял крепкий храмовник. Надо сказать, что дама весила немало, и дотащить ее до дверей мне стоило немалых трудов, да к тому же эта особа кряхтела и шипела мне на ухо, что я слишком груба и тащу ее без всякой жалости. Однако прежде чем я успела сказать хоть что-то храмовнику у дверей, он сам поднял руку, останавливая нас.

– За эти двери проходят только те, кто платит за лечение пять серебряных крепи... – недовольно буркнул он. Как видно, за весь день храмовник уже столько раз произносил эти слова, что они у него звучали, словно в автоматической записи, да и стоящие перед ним паломники не вызывали у него никакого интереса. Не удивлюсь, что к вечеру для этого человека все паломники слились на одно лицо.

– Мы знаем, и согласны заплатить на наше исцеление... – выпалила я.

– По пять крепи?

– Да!

– Идите... – храмовник открыл дверь, в которую я протащила женщину. За дверями, как нам и говорил крестьянин, находится короткий коридор, освещенный светом горящего факела. Этот коридор ведет в большую комнату, где тем, кто заплатил за лечение, дают то самое волшебное лекарство, поднимающее немощных на ноги. Я дотащила недовольно пыхтящую женщину почти до конца этого коридора, когда перед нами появился немолодой храмовник.

– Стойте... – приказал он. – Вначале следует заплатить...

– Вот... – я достала из кармана пять заранее приготовленных тяжелых серебряных монет. – Возьмите...

– Здесь хватит только на лечение одного человека... – холодно произнес храмовник.

– Да, это плата за исцеление моей тети... – закивала я головой. – Просто ей сложно идти самой, и потому я помогаю ей...

– Понятно... – поморщился мужчина, пряча деньги. – Родственницу оставляй здесь, а сама уходи.

– Конечно!.. – я отцепила от себя руку женщины и чуть подтолкнула надоедливую особу в сторону храмовника. Женщина, оставшаяся без опоры, изо всех сил вцепилась в мужчину, и он едва удержался на ногах. Буркнув что-то недовольное, мужчина повел (правильней сказать – потащил) дальше женщину, которая почти не могла идти, а на меня, естественно, он и не посмотрел, да и зачем смотреть, если мне было велено уходить.

Стоило мужчине скрыться, как я пошла вслед за ним, только вот не в ту комнату, куда он повел женщину, а в противоположную сторону – нам начинался узкий коридор, который вел хозяйственные постройки. Быстро пройдя темный коридор, я осторожно выглянула из него, но никого не увидела, хотя до меня все же доносились чьи-то голоса. Остальное было просто: рядом находилась дверь в чулан, где хранились деревянные ведра, метелки, скребки и прочий хозяйственный скарб, и именно из этого чулана Эж вчера брал метлу, которой подметал двор. Замка на двери не было, так что я забралась в чулан, закрыла за собой дверь, и осторожно, стараясь не грохотать, пробралась к задней стене. Там я уселась на пол, отодвинув от стены веники, наваленные кучей, и стала дожидаться прихода Эжа.

Я не особо беспокоилась о том, что меня начнут искать – храмовник, стоящий в дверях храма, уверен, что на лечение мы пошли вдвоем, а тот, который увел женщину в комнату, не сомневается, то я вернулась назад, в храм. Женщина тоже вряд ли что-то скажет, потому как после того, как страждущие примут лекарство, они проваливаются в глубокий сон.

Сейчас уже вечер, темнеет, скоро наступит ночь, за день все устали, и вряд ли церковникам может придти в голову, будто у кого-то хватит толку пойти на подобную дерзость – прокрасться в святое место. Хочется надеяться, что и у Эжа получится незаметно пробраться сюда.

Трудно сказать, сколько прошло времени, но дверь чулана открылась, и почти сразу же закрылась, и стало понятно, что кто-то осторожно пробирается меж деревянных ведер и куч ветоши. Я молчала, опасаясь подать голос (а вдруг это не Эж)?, но затем услышала, как кто-то знакомо ругнулся:

– А, чтоб вас!..

– Эж, ты?.. – радостно прошептала я.

– Ты тоже здесь?.. – я уловила в голосе Эжа нотки облегчения. – А я, грешным делом, тебя и не заметил! Решил, что у тебя ничего не получилось...

– Я тут, у стены...

– Да уж понял, что не на пороге.