Вприпрыжку за смертью

— Ну, что еще можно сказать, — продолжала она. — Последний раз я видела его именно тогда, лет восемь-десять назад. Потом Головатову уже было не до визитов — бизнес ведь всегда жрет много времени.

Между тем шумная компания снова потребовала водки. Официанта они теперь звали хором, стараясь перекричать друг друга.

— Но, надо сказать, Ваня — теперь, конечно же, Иван Семенович — каждый мой день рождения звонил, и мы минуту-другую беседовали по телефону, — заметила тетя Мила. — А сегодня он мне не позвонил.

«И теперь не позвонит больше никогда», — с горечью продолжила я про себя ее фразу.

Тетя Мила немного отвлеклась от грустных мыслей о дне сегодняшнем, погрузившись в дела давно минувших дней. Она стала вспоминать о Головатове и по ходу дела рассказала мне потрясающую историю:

— Знаешь, ведь у него вторая жена попала в ту самую передрягу с самолетом. Помнишь, в начале восьмидесятых, когда по городу ходили слухи?

— Тетушка, дорогая, — я чуть тронула Милу за плечо, возвращая ее к реальности, — как же я могу это помнить? Я ведь жила в то время во Владивостоке! Через всю Россию такие сведения доходили только по «Голосу Америки». А мой папа не мог по чину слушать западное радио — среди генералитета это не поощрялось!

— Ну да, конечно, — кивнула тетя Мила. — Просто мне кажется, что ты живешь здесь целую вечность, а на самом деле — даже двух лет не будет.

Действительно, мы очень хорошо уживались с Милой. После того как я вынуждена была уйти из разведшколы (в процессе обучения начали вторгаться жесткие политические мотивы, которые подверстывались начальством под ту или иную фигуру во властном раскладе, а интересы государства отошли на второй план), путь домой мне был заказан. Я не могла простить отцу его женитьбу после смерти матери. Может быть, я была к нему излишне строга, как я сейчас думаю, но тогда я просто не видела себя в той, прежней жизни. И если бы не тетушка Мила, пригласившая меня к себе, кто знает, как сложилась бы моя судьба!

— В советское время терроризм был из ряда вон выходящим явлением, — напомнила я тетушке заинтересовавшую меня тему.

— Конечно, дорогая моя… Господи, да что же они так орут? Ну да ладно, пусть веселятся как умеют… Так вот, история та была довольно скверная, о ней и в перестройку писали как-то вскользь.

— А что произошло?

— Какие-то негодяи захватили самолет, — объяснила тетя Мила. — Уж и не знаю, как они разрабатывали план угона, но захватчики повели себя довольно непрофессионально. Когда стало ясно, что их затея провалилась, они стали убивать заложников. Среди них была и супруга Вани Головатова. Жуткая история, солнышко!

Компания по соседству окончательно освинела. Один из братков, напившийся вдрызг, подставил ножку официанту, который спешил по проходу с подносом.

Официант, разумеется, бухнулся оземь и не удержал в руках поднос со всем содержимым. Дорогой ковер был заляпан соусом, тушки перепелов разлетелись по полу, раздался звон стеклянных графинов, и в воздухе резко запахло пролитой водкой.

Илона стала хлопать в ладоши, запрокинула голову и зашлась в приступе хохота, а Головатов-младший сморщился и, достав из кармана стодолларовую купюру, протянул ее соседу по столу, чтобы тот урегулировал конфликт. Но тот воспринял пожелание более чем своеобразно и ловко засунул ее в рот красному как рак официанту.

— По-моему, нам уже пора, — со вздохом сказала тетя Мила, наблюдая эту безобразную сцену. — Тем более что с десертом мы уже закончили.

— Идемте, тетушка, — согласилась я. — Пирожные были замечательные. А вторую порцию кофе не будем дожидаться — можем выпить его и дома.

Мы расплатились по счету и направились по проходу к тяжелой занавеси, отделявшей зал от холла. За нашей спиной тем временем уже вовсю шла «разборка» — вежливый, но строгий работник службы безопасности о чем-то беседовал с подгулявшей компанией.

На улице было прохладно, но не слишком, и мы с тетушкой не торопясь шли к стоянке, где был припаркован мой автомобиль. В воздухе пахло горелой листвой, деревья едва шевелили голыми ветками, дышалось легко и свободно.

— Знаешь, Женечка, — сказала тетя, на ходу загребая ногой листья, устилавшие тротуар, — а ведь раньше мы действительно думали, что можно перевоспитать человеческую природу…

Я не успела ответить. Да и что я могла бы сказать Миле? Что никакими теориями, спущенными сверху, — ни национально ориентированными, ни коммунистическими, нельзя исправить природу человека, что…

— А-а-а!.. Помогите! — раздался дикий визг со стоянки. — Не надо-о-о-о… Пустите же меня! Да помогите же кто-нибудь!..

Вот тебе и человеческая природа. В ресторане сидишь — свинство, на улицу выйдешь — обижают кого-то. И не прогуляешься просто так…

Подойдя поближе, мы оказались свидетелями следующей сцены: какой-то тип, шумно пыхтевший возле «Рено», пытался запихнуть в салон автомобиля орущую девушку, которая упорно сопротивлялась.

— Как вам не стыдно! Что вы себе позволяете! — накинулась на него тетушка.

— Отвали, — устало посоветовал мужик, — идешь себе — и иди!