ВПЗР: Великие писатели Земли Русской

– Это мы с Гришей Гориным придумали. В 1963-м мы написали пародию на останкинскую телепрограмму типа «От всей души», где всласть поиздевались над нашими телевизионщиками, приемчикам которых верят наивные люди… «Встать, суд идет!» И выходят хорошо загримированные свидетели… Театр! Так вот у нас в пародии герой сидит на лавочке в скверике. И телевизионщики его расспрашивают: «А как вы проводите свободное время?» – «В свободное время люблю играть на пианино. Здесь в кустах случайно стоит рояль. Я сыграю вам на нем полонез имени Огинского». Звучит полонез Огинского в исполнении симфонического оркестра.

– Великая все-таки фраза – рояль в кустах!

– Да, она стала, как принято говорить, культовой, и я рад этому.

– За это можно дать медаль. Медаль в кустах.

– Нам давали призы только в Болгарии. Так эта книга начинается с фразы: «Я уже достиг такого возраста, что все чаще вспоминаю свою старость».

– Я когда шел к вам, меня терзала печаль, оттого что мне скоро полтинник. А теперь мне даже как-то неловко… Вот вы чем занимались, как жили, когда вам было пятьдесят?

– Так-так… Это 1983 год. Что было? В этом году у меня вышел первый самостоятельный (не коллективный) сборник, в издательстве «Советский писатель». Я был горд этим. И до сих пор в сборники «Лучшее» и «Избранное» вставляю две трети текстов из той книжечки. Причем то был не юмор, не сатира, а совсем другое… Там были повести и новеллы иронически-фантастического порядка. Тогда же в Париже вышел сборник моих новелл на французском языке, он назывался «Истинная ложь». Что еще? К этому времени, стало быть, моему сыну Васе было восемнадцать лет, он только что закончил школу и поступил к Ясену Николаевичу Засурскому, на журфак, который и закончил.

– Прежде чем уехать в Нью-Йорк учиться в Columbia University.

– Да… Это был очень безоблачный период… Но не в материальном плане. Благосостояния, как его сегодня понимают, у меня никогда не было.

– Но по тем меркам вы нормально жили?

– По тем? Я тогда развелся и разменял трехкомнатную квартиру: двушку отдал Васе и его маме, а сам поселился в однокомнатной. После выхода моей книги во Франции я на гонорар – на сертификаты – купил «жигули» и отдал своему сыну. Я вообще не думал о своем возрасте тогда, да и сейчас не думаю. Когда мне было семьдесят, один авторитетный милицейский чин из моих друзей…

– Авторитетный – значит, оборотень?

– Нет, не в этом смысле. Он говорит: «Хочешь, мы тебе паспорт поменяем? Поставим тебе шестьдесят лет или даже пятьдесят пять». Я отказался – ведь будут говорить, что по паспорту мне пятьдесят пять, а выгляжу я на семьдесят. Никого ж не обманешь. Главное не то, сколько тебе лет, а другое: искра азарта. Пока она не погасла, ты не старик! Азарт не только в игровом плане, и в творчестве без азарта нельзя. Если писатель пишет, значит, он хочет победить читателя. Ему нужно, чтоб хоть один прочел и пришел в восторг.

– Мы все заставляли нашего друга Валерия Гринберга записывать свои устные рассказы. А когда он их наконец изложил на бумаге, отнес на суд не кому-то, а вам. И вы якобы сказали, что такое не стыдно публиковать.

– Я и сейчас это говорю. У одних есть дарование, у других нет, это тайна, словами не объяснишь. Вот я пишу что-то, меня спрашивают: «Про что текст?» Если я расскажу подробно, то рассказ, может, и напишу, но это будет холодная конструкция. Инженерная, а не творческая. Так вот эта тайна у Гринберга есть.

– Что такое талант? Скажите, вы знаете.

– Я, как врач по образованию…

– Кстати, да, врач.

– …скажу: талант, гений – это всё шизофрения. Но не та, с какой укладывают в клинику, а другая, которая идет на пользу. Талант, как и шизофрения, – это идея фикс…

– А что такое юмор?

– Это то, что отличает человека от животного. Хотя, может, у животных есть юмор, но мы его не понимаем, мы в другом измерении живем…

– Про вас говорят, что вы прекращаете отношения с людьми, если у них нет чувства юмора. Вы их вычеркиваете из своей жизни.

– Не вычеркиваю, но мне с таким человеком тяжело. Если человек не понимает юмора, это недостаток физиологический, интеллектуальный… Ну вот, к примеру, взять человека с одной ногой – могу ли я предложить ему пробежать стометровку? Не могу…

– Но вы можете ему спеть песенку «Хорошо тому живется, у кого одна нога», как вы это сделали в нежном возрасте. Юмор уже тогда бил из вас фонтаном.

– Это да. Дальше в песенке, которую я, не подумав, спел своему одноногому однокласснику, когда мы с ним играли в шахматы, были строки: «И портошина не рвется, и не надо сапога».

– Это, наверно, было ваше первое выступление в жанре юмора, черного юмора? Мальчик расстроился?

– Да не то слово.

– И наверно, подумал, что вы фашист.

– И правильно подумал. Потому что я сам не понимаю бестактного юмора.

– Сколько вам было тогда лет?

– Десять. Мне казалось, что это смешно! Дети часто не понимают, что тактично, что нет…

– Да и взрослые вообще тоже не очень.