Врач без комплексов

— Скажи, а кого ты выберешь, нашу счастливую семейную жизнь или спокойствие родственников? Меня или двоюродного дядю-убийцу? Ты кого выбираешь? — Этот вопрос вдруг так ясно встал перед ней, что Женя даже растерялась. Почему перед выбором ставят ее? Разве она должна выбирать между долгом журналистки, подруги и порядочного человека и благополучием Володиных родственников? Нет. Он просто пытался сыграть на ее чувствах. А каков его выбор? А может, он его уже сделал? Уже принес жертву на алтарь семейного благополучия, решившись на брак с ней? Женя потемневшими глазами смотрела на не спешащего с ответом жениха.

— Я не понимаю сути твоего вопроса, — поймав ее взгляд, ответил он. — Я попросил тебя о небольшой уступке, к чему эти разговоры? Я просто думал, надеялся, что ты достаточно меня любишь, чтобы сделать мне небольшое одолжение. — Он передернул плечами и снова отвернулся.

— А если нет? — решила не отступать Женя.

— Женя, не делай этого, я тебя очень прошу. — Теперь и он смотрел ей прямо в глаза таким же решительным открытым взглядом. — Ты не сможешь доказать вину Петручинского. У тебя нет фактов.

— У меня есть свидетель.

— Женя, ты взрослый человек, давай говорить начистоту, не будет никаких свидетелей. Подумай, чем ты рискуешь.

— Я не стану прикрывать убийцу. Он убил Лену, ты подумал о ее родителях, о сестре, о ее загубленной жизни? А наркоман Воробьев? Или ты считаешь, что, если он наркоман, он не хотел жить? Его можно было раздавить как букашку и не отвечать за это? — горячо проговорила девушка, глядя на Володю и пытаясь понять свои чувства.

— Возможно, убрав Воробьева, кто-то оказал миру большую услугу. Наркоман, знаешь ли, общественно опасное явление, — с едва заметной язвительной усмешкой заметил Володя.

— Как показывает жизнь, иногда добропорядочный семьянин, уверовавший в собственную безнаказанность и вседозволенность и прикрытый погонами от законного возмездия, оказывается гораздо более опасным общественным явлением, чем жалкий наркоман, — возразила Женя. Потом помолчала и добавила тем же холодным, спокойным голосом: — Ну что ж, я так понимаю, что ты свой выбор уже сделал. — Она встала и, прихватив свои вещи, поспешила в ванную, пока слезы разочарования вместе с горечью обиды и болью от предательства не брызнули из ее глаз.

Когда Женя, полностью одетая, с просохшим лицом, твердо держащая себя в руках, вошла в комнату, Володя как раз закончил телефонный разговор. Журналистке хватило одного взгляда, чтобы понять, с кем именно он говорил.

Багаж в эту поездку она не собирала, а потому, подхватив свою сумку, просто вышла за дверь. Адвокат ее не остановил. Идя торопливым шагом к административному корпусу, она все ждала, надеялась, что он одумается, выбежит вслед за ней, остановит, попробует объясниться, попросит прощения, но ничего этого не произошло. Все кончилось. Кончилось раз и навсегда. Навсегда, повторяла себе Женька, словно вдалбливала это слово, выбивала его на своем сердце, как на надгробном камне, убеждая себя: все кончено, умерло и забыто. А сердце болело, ныло, разрывалось на части от разочарования, боли и предательства, полоснувшего по нему ножом.

Надо позвонить Суровцеву, мелькнула у нее в голове светлая, здравая мысль, когда она, глотая огромный, непомерный, разрастающийся ком в горле, добралась наконец до административного корпуса.

Девушка отошла подальше от стойки с вытаращившейся на нее толстой администраторшей, вероятно, почуявшей опытным нутром Женькину личную драму, и достала мобильник.

— Петр Леонидович, это я, Потапова, — проговорила она дрогнувшим от пережитого потрясения голосом. — Петр Леонидович, случилась такая… история. То есть так вышло, в общем, я, кажется, раскрыла убийство Матвеевой, и так вышло, — бестолково сбивчиво объясняла девушка слабым, дрожащим от невыплаканных слез голосом, — что я случайно сообщила одному человеку, а он предупредил Петручинского, а тот и есть убийца, то есть заказчик. Надо срочно спасать кровососа, того, что на Васильевском живет, ну, к которому якобы Воробьев приезжал, потому что он единственный свидетель и его теперь убрать могут! Петр Леонидович, миленький, спасите его, я приеду и все вам толком объясню, только спрячьте его пока. Потому…

— Евгения, ты чего там носом шмыгаешь? С тобой все в порядке? Ты где сейчас находишься? — суровым голосом перебил ее Суровцев, отчего-то назвав по имени.

— В пансионате, под Зеленогорском, — удивленно ответила ему Женя, даже про слезы позабыв.

— А как ты там оказалась?

— Скрябин привез. — Тут журналистка снова протяжно выдохнула и дрожащим голосом проговорила, преодолевая спазм в горле: — Это он Петручинского предупредил, они оказались родственниками.

— Вот как? — протянул Суровцев, а потом строго спросил: — Значит, так, Евгения, где именно в пансионате ты находишься?

— В административном корпусе, хочу машину найти, чтобы в город вернуться.

— Молодец. Сейчас сидишь на месте, никуда не ходишь, никого не ищешь. Ясно?

— Ясно, — еще больше удивилась девушка.

— Там в корпусе кафе есть?

— Наверное.