Ресторан «Элефант» мгновенно опустел. Мы вышли, продолжал Сухой, обсудили ситуацию и единогласно решили: лучше спустить это дело на тормозах и не поднимать лишнего шума. А то потом мы же и виноватыми окажемся. За недостаточную воспитательную работу в лучшем случае, а то и вообще за политическую близорукость и потерю бдительности. Немного успокоились и зашли в соседнюю комнату. Только я закрыл дверь, как в коридоре раздались автоматные очереди, им ответила артиллерия – натурально! Я вам отвечаю! Потом загудели самолёты и стали рваться бомбы. Честно сказать, сначала я подумал: война. Но потом решил – да нет… в центре Минска?., это галлюцинации… Просто я сошёл с ума. Другого объяснения собственным ощущениям не было. Посмотрел на коллег, вижу: им тоже нездоровится. Массовый психоз? Лица белые, глаза безумные. Мы выскочили в коридор. И увидели мелькнувший в дверном проёме блока силуэт с кассетным магнитофоном. Стрельба и бомбёжка прекратились также внезапно, как и начались. Декан сделал спринт с высокого старта в наивной надежде поймать наглого шутника. Мы, естественно, поспешили за ним. Неожиданно декан растянулся во весь рост, и мы, как кегли, посыпались на него. Никто, правда, особо не ушибся. Но оказалось, что упали мы вовсе не случайно. На полу было разлито постное масло. Чистый Булгаков. Хорошо, что турникета с трамваем не было. Мой новый парадный костюм был пропитан маслом и грязью, которая тут же намертво прилипла к нему. Я даже не пытался вытереться. Остальные выглядели не лучше. Зато пол, натёртый и отшлифованный нашими костюмами, празднично сиял. На декана мы старались не смотреть. «Соберите студентов…» – сказал он отрешённым треснувшим голосом человека, пережившего авиакатастрофу и разом потерявшего всех близких. Мы туго соображали после обстрела, погони и внезапного падения, поэтому не сразу поняли, что от нас требуется, – никто не двинулся с места. «Быстро-о-о!» – закричал декан так, что я стал беспокоиться за его здоровье. Мы с Панкратовым обошли все комнаты, и минуты через три студенты собрались на общей кухне. Лица виноватые, глаза смотрят в пол. Но чувствуется, только выйдем, будут ржать, как дикие мустанги.
Декан стал в центр кухни, принял позу Бонапарта и твёрдо сказал:
– Кто это сделал? – Стало так тихо, что было слышно, как растут ногти. – Или тот, кто это сделал, признается, или выселю весь блок из общежития! – торжественно поклялся декан, ноздри его раздувались, глаза сверкали. Не было никаких сомнений, что он сдержит своё обещание, чего бы ему это не стоило. После долгой, мучительной паузы вперёд вышел Слуцкий.
– Зачем? – прошипел декан. – Зачем ты это сделал?
Валера посмотрел на него невинными глазами и говорит:
– Вот вы такие все серьёзные, измученные ответственной работой… Я просто хотел напомнить вам, что когда-то и вы были студентами…
Клянусь, он так это сказал, что лично у меня вся злость прошла моментально. Я действительно вспомнил студенческие годы… Нет, так как он я, конечно, не шутил… но… Не знаю, что думал и чувствовал декан, однако позволил Панкратову увести себя. В дверях он обернулся и сказал:
– Слуцкий, доедай сало и вали домой. Ты своё обучение закончил. – Потом повернулся ко мне: – Готовь хлопца на отчисление…
– Как же его не выгнали? – удивилась Лидочка.
– Я просил за него, Панкратов, да много кто. Валерка хороший парень, – сказал доцент. И заметив удивлённый взгляд Лидии Павловны, добавил: – Нет, на самом деле. Но это, кстати, не помогло. И через неделю после происшествия я принёс на подпись декану приказ об отчислении. Дверь полуоткрыта, я постучал для приличия и, не дожидаясь разрешения, вошёл. Вижу, стоит Толик Кохно, весь красный, взъерошенный, лица на нём нет. А декан и говорит:
– Полюбуйтесь на этого клоуна. Вот кто масло разлил. Слуцкий на себя вину взял, потому как Кохно два хвоста имеет, и его, дескать, выгонят без разговоров. А Валерка учится нормально, и они друзья… – Сухой докурил сигарету. – В итоге Слуцкого оставили, потому что он масло не разливал. А Кохно – потому что искренне раскаивался и убивался… Вот такая история… Так что вы, – подвёл итог Сухой, – отделались лёгким испугом.
Лидочка облегчённо улыбнулась. Действительно, всё познаётся в сравнении. Она не валялась на грязном полу в постном масле, её даже не бомбили. Из-за какой-то таблички столько волнений и тревог? Неожиданно Лидочка вспомнила слова мужа: «Надо проще смотреть на вещи», и вдруг впервые осознала, что он имел в виду. Она придумывает то, чего нет, свою собственную интерпретацию событий считает истинной реальностью и потом переживает действительно, по-настоящему. А ведь табличка – это только табличка…
Постепенно собирались преподаватели. Они шли, размахивая руками и на ходу обсуждая подробности проверки. Очевидно, у них тоже не обошлось без небольших сюрпризов. Сухой заговорщицки подмигнул Лидии Павловне и сказал:
– Напомните как-нибудь при случае – я вам расскажу, как Слуцкий в туалете на Новый год двери снял, и про диспетчерскую…