Врачебные тайны дома Романовых

При этом, если врачебное наблюдение и диагностические методы позволяли более или менее успешно различать отдельные заболевания, то лечение больных из-за отсутствия соответствующей теоретической базы сводилось только к воздействию на симптомы заболевания или же к применению традиционных средств, основанных на догматической приверженности теории так называемой гуморальной патологии и доктрине «несварения соков», то есть различных способов удаления «болезненной материи» — кровопускания, рвотные, слабительные, отхаркивающие, потогонные и т.п. Широкое распространение получила практика парижского врача Бруссе, который, считая фокусом развития всех болезней пищеварительный тракт, призывал применять кровопускания, пиявки, банки (преимущественно в области желудка и кишок). Лечение должны были дополнять лёгкая диета, мочегонные, рвотные и т.п. Эта доведённая до крайности система, получившая название «бруссеизма», стала модной среди врачей того времени.

Английский врач-хирург А.Б. Гранвилл в своих заметках о русской медицине 20–30 гг. XIX в. (на русском языке они были опубликованы в 1832 г. под названием «О состоянии медицины в Санкт-Петербурге») отмечал, что многие русские врачи «неохотно восприняли учение о воспалении Бруссе, что было причиной ограниченного использования кровопусканий как лечебного метода». По его мнению, русские врачи с большим скепсисом относились к системе Бруссе, но увлекались назначением лекарственных смесей, что получило своё отражение в «предлинных» рецептах.

Реакцией на явное несоответствие возросших диагностических возможностей и остававшихся на уровне Средневековья методов лечения было возникновение спекулятивных построений в виде, например, так называемого месмеризма и гомеопатии С. Ганемана. Гомеопатия, возникшая в эпоху начального развития научной медицины, несмотря на свой эмпирический, экспериментально не обоснованный характер, привлекла к себе внимание и стала модным в Европе способом лечения, поскольку являлась в определённой мере прогрессивным направлением, избавляющим больных от страданий, связанных с принятыми тогда опасными методами лечения. Разочарование и скептицизм в области терапии получили выражение в т.н. терапевтическом нигилизме, наиболее распространённом среди представителей новой венской школы, выступавших против большого количества лекарств, применения кровопусканий и призывавших к выжидательному образу действия у постели больного.

Нужно сказать, что кризисы в медицине случаются нередко. Достаточно вспомнить кризис медицины 30-х гг. XX в. возникший из-за несоответствия анализа и синтеза общей теории медицины, сравнительно недавний кризис дегуманизации медицины, вызванный издержками процесса технизации, нынешний кризис в социальной медицине.

Если учесть вышеизложенное, то становится очевидным, что в деятельности Мандта как врача было больше плюсов, чем минусов. Действительно, он владел всеми имевшимися тогда в распоряжении врачей методами непосредственного исследования больных, причём достиг в этом деле значительного совершенства и даже разработал свой собственный оригинальный метод поверхностной пальпации печени и толстых кишок. Кстати говоря, метод глубокой пальпации органов брюшной полости был описан В.П. Образцовым в 1887 г.

Конечно, Мандт не применял химических и микроскопических методов исследования, как и других методов, основанных на данных точных наук, но для их внедрения требовался гений, например, С.П. Боткина, а Мандт, увы, гением не был. Но освоенные им новые методы обследования больных в сочетании с большим опытом и глубокой интуицией позволяли ему создавать «картину болезни», то есть ставить диагноз, хотя и основанный подчас на ложных посылках.

Мандт был истинным представителем клинической медицины, то есть направления, предложенного Г. Бургавом и заключающегося в наблюдении больных у их постелей. Таким образом, он внёс свой вклад в развитие русской терапевтической школы, всегда отличавшейся в этом отношении от западноевропейской схоластической медицины.

В. Верекундов пишет, что Мандт «в течение пятнадцати лет не изменял своим взглядам на сущность болезней», однако при этом он неоднократно «самым неожиданным образом изменял свою терапию». Согласимся, что одно невозможно без другого. Как раз поиск новых способов лечения взамен скомпрометировавших себя старых был признаком того, что Мандт искал новые пути в объяснении сущности болезней. И не его вина, а беда всей медицины того времени, что ещё не было проторённой дороги не только к клинико-функциональной, но даже и к органолокалистической теории болезни, выведшей в конце концов клиническую медицину на дорогу этиотропного и патогенетического лечения.