Другой случай произошел в 1975 году, в Саратове. Зав. отделением попросила проконсультировать больного. Оказалось, больной был военным летчиком в отставке. Сопровождала его жена – врач. Еще когда больной поднимался к нам по лестнице, было заметно, как он задыхается. При его расспросе и осмотре стало ясно, что у него эмфизема легких и бронхиальная астма.
Амбулаторное лечение было бы неэффективно, было ясно, что его надо госпитализировать к нам в легочное отделение. Объявив это решение, сказав, когда ему нужно прийти, я встал и уже собирался распрощаться, как из кармана его жены появился конверт, из которого торчали купюры. Конверт подвинули мне, я стал энергично отказываться и конверт отодвинул, но все повторилось. Я говорил, что у нас это не принято, что он и я военнослужащие и одно это исключает такое проявление благодарности, к тому же за еще не сделанное дело. Сцена повторялась, и когда мы шли к лестнице. Закончилось тем, что они таки ушли, унеся с собой злополучный конверт. Борьба утомила, я потом целый час не мог успокоиться.
Это было летом. Я узнал, что мой летчик с астмой лег в палату и, зайдя в нее, я сначала посмотрел ранее лежавших больных, а потом уж подошел и к нему. Уходя, я пожелал всем им успешного лечения. На следующий день я ушел в отпуск и совершенно забыл об этой истории. На ноябрьские праздники к нам из Евпатории приехал отец, ему тогда только что исполнился 71 год. Ранним утром 7 ноября я сидел за столом, корпел над докторской диссертацией, Утром хорошо работать, никто не мешает, все спят. В 8 утра в дверь позвонили. Я открыл входную дверь и, не успев разглядеть гостя, застал его уже в квартире. Это был мой знакомый летчик. Маленький, верткий и довольно шумный. Он стал громко благодарить меня, сообщая, что астма его оставила настолько, что он свободно водит машину. Потом он стал совать мне все тот же злополучный конверт с деньгами. Я тут же возвратил конверт, засунув его ему в карман пальто, а тот долго пытался всучить его мне вновь и вновь. Я попросил его не шуметь, так как люди в доме еще спят, сказал, что ко мне приехал отец, что он очень расстроится, узнав о происходящем, что он коммунист, ленинградец, что у нас в семье не принято принимать вознаграждение. Я вытолкал его из квартиры, вызвал лифт и отправил его вниз, успев в последний момент всунуть в его карман злополучный конверт.
Но и на этом история не закончилась. На следующий год, 23-го февраля, в день Советской Армии, также утром, когда еще все спали, в дверь позвонили. Открыл сын. До меня доносился какой-то глухой разговор и шум, словно что-то вносили. Мелькнуло смутное воспоминание… Когда я наконец выскочил в коридор, то услышал как спускается лифт. Сын сказал, что приходил мужичок небольшого роста, передал привет и оставил подарок. В углу, у стенки, стояла большая корзина с высокой ручкой, полная прекрасных цветов, такая, какие обычно дарят большим артистам на концертах (а ведь был февраль). А также сумочка с тремя невысокими бутылками коньяка «Белая лошадь». Что было делать? Придя в больницу, по журналам я нашел адрес моего неугомонного фаната и послал ему письмо, в котором поблагодарил за поздравления и выразил сожаление, что не смог его повидать…
В нынешнее ущербное время вознаграждение – частое условие оказания медицинской помощи. Кошелек или жизнь!
Врачебная грамотность
«Суть дела не в полноте знания,
а в полноте разумения (понимания).»
«Мы можем столько, сколько мы знаем».
«Способность должна превратиться в навык».
В 1965 году, после окончания клинической ординатуры, я был назначен ординатором одного из терапевтических отделений в Ленинградском окружном госпитале на Суворовском проспекте.
В один из осенних дней ко мне в палату поступил больной-новобранец. Фамилия его была Кравченко. У него были выраженные отеки по типу анасарки, фарфоровая бледность, гипертензия с высоким диастолическим давлением, мало мочи. Он был вял и сонлив, очень болела голова. Анализы подтвердили диагноз острого диффузного гломерулонефрита.
История его была такова. Он был призван из Херсона, был совершенно здоровым хлопчиком, никогда не видевшим врача. Собрали его в армию, одев в старье, как принято. Посадили с командой в теплушки и повезли в Питер. Стоял октябрь, но на Украине было тепло и ехали они на нарах весело. Во время долгих остановок выскакивали на перроны, покупали мороженое, баловались. И вскоре у Кравченко заложило горло, поднялся жар, появился озноб. Врач эшелона осмотрел его горло: было очевидно, что развилась ангина. Велел лежать, больше пить воду, принимать таблетки. Навещал. Через день-другой, когда уже проезжали Белоруссию, ему стало получше, можно было глотать пищу. Но слабость сохранялась. В начале ноября, когда подъезжали к Ленинграду, уже падал мокрый снег.