Йозеф Менгеле вернулся и в 1958 году стал акционером лаборатории Fadro Farm, которая в то время специализировалась на производстве противотуберкулезных препаратов. Днем Менгеле II вел жизнь честного мужа, соблюдавшего распорядок дня, любившего шоколад и воспринимавшегося всеми как заурядный меценат, помогающий в меру сил бороться с болезнью, которая все еще оставалась смертельно опасной. Ночью все менялось: Менгеле перевоплощался в героя в тени, избавлявшего от отчаяния некоторых женщин, помогая им сделать аборт: благородное дело. Но лишь отчасти, поскольку если данный эпизод из жизни Менгеле и известен, то только благодаря полиции, которой поручили расследовать смерть девушки после операции, проведенной врачом, явно потерявшим хватку. С 1958 года Менгеле по закону не имел права заниматься врачебной практикой, поскольку его ученая степень была аннулирована Ученым советом Франкфуртского университета. Хотя Менгеле и вышел в очередной раз сухим из воды, заплатив крупную сумму продажному полицейскому, в Германии правосудие уже стучалось в двери. Международный комитет Освенцима, состоявший из людей, переживших его ужасы, официально обвинил Менгеле в геноциде. Комитету, изначально вооруженному лишь терпением и мужеством, которые помогали его членам рассказывать об увиденных и пережитых зверствах, удалось добиться запроса об экстрадиции. Если Менгеле и не было никакого дела до обвинений в геноциде, то решение медицинской ассоциации о лишении его докторской степени он официально оспорил. Это говорило не только о высокомерии, но и реализме: у Менгеле были все основания полагать, что обвинения в его адрес никогда не дойдут до Южной Америки.
Он не ошибся. У подонков тоже есть счастливая звезда. У Менгеле было два ангела-хранителя. Первый – это местная администрация, которая дьявольски затягивала рассмотрение дела и лишь спустя год начала заполнять бумаги, так что у Менгеле было достаточно времени, чтобы собрать вещи и покинуть Аргентину.
Второго звали Эйхман. Архитектор «Окончательного решения», ответственный за уничтожение шести миллионов человек, прошел тот же путь, что и Менгеле: паспорт Международного Красного Креста, второй класс на итальянском грузовом судне, прибытие тайком в Аргентину, жизнь среди стареющего нацистского бомонда, чудовищные разговоры и мечты о Четвертом рейхе, собрания, все больше напоминавшие клуб пенсионеров. У Эйхмана и Менгеле есть еще одна общая черта: израильские спецслужбы шли по следу обоих. Шесть агентов терпеливо работали под прикрытием с 1960 года, шпионя, подслушивая и собирая информацию, однако им нельзя было забывать о порядке приоритетов в задании: первым делом поймать Эйхмана, а уже затем Менгеле. Хотя охота за Эйхманом и оказалась успешной, она не прошла незамеченной. Новость распространилась слишком быстро, благодаря чему у нацистского сообщества было достаточно времени все устроить: с помощью бывшего капитана, генеральской вдовы и, конечно же, нескольких местных продажных служивых солдат, негодяй получил новый паспорт и новую личность. В то время как Йозеф Менгеле вновь растворился в воздухе, Альфредо Майен поселился в симпатичном городке с германским колоритом – Хоэнау (Парагвай).
Населенный в основном переселенцами, прибывшими из Дрездена и Саксонии в конце XIX века, этот регион напоминает маленькую Германию: названия улиц написаны готическим шрифтом, с фронтона многих государственных и частных домов развевается флаг ФРГ, самым распространенным языком является язык Гёте, праздники проходят так же, как и во Франкфурте, и, как во всех сообществах, состоящих из эмигрантов и их потомков, национальные чувства обостряются. Словом, здесь есть все, чтобы предложить Менгеле, без труда получившему натурализацию, спокойную старость. Но мучителя Освенцима это не устраивает. Вот как описывает его бургомистр Хоэнау:
Ну конечно! Я познакомился с доктором Менгеле примерно в 1960 году, когда он начал работать на Альбана Круга. Я имел удовольствие быть его соседом в течение многих лет. Он называл себя «доктор Фишер»; это был очень уважаемый джентльмен, всегда хорошо одетый и благородно выглядевший. Когда заболевал человек или животное, он спешил на помощь. Помню, как он сидел на веранде, играл на альте и пел песни своей родины на немецком языке. Он пел и плакал, вспоминая родную землю[27]
.