Примерно через полгода после этого назначения я заметил у него сильный озноб и впервые заподозрил, что он все еще употребляет наркотик. Впоследствии мы не раз говорили об этом, и он полностью доверился мне. Ему так и не удалось снизить ежедневную дозу до двух гранул; но три позволяли ему спокойно выполнять свою работу и поддерживать отличную физическую форму (поскольку он был очень крепким мужчиной). Мне кажется, никто не догадывался об этом, даже Уэлш.
На самом деле, именно благодаря усилиям Уильяма Уэлша Холстед смог спасти остатки своей разрушенной карьеры. К моменту катастрофы, случившейся с Холстедом, патологоанатом перебрался из Бельвью в Балтимор, чтобы принять участие в открытии больницы Джонса Хопкинса, которое будет описано ниже. Осознав, в каком удручающем состоянии находится его друг, он вернулся в Нью-Йорк и убедил Холстеда отправиться в путешествие на Наветренные острова на парусной шхуне, которую нанял для этой цели лично в надежде на целительный эффект такого плавания. Состоявшийся в феврале – марте 1886 года круиз стал настоящим бедствием. Среди собранных Кушингом писем, хранящихся в Йельской библиотеке, есть краткая записка Джона Фултона, в которой он описывает разговор, состоявшийся 5 декабря 1930 года с тогда уже отставным нейрохирургом. Кушинг предупреждал его, что Холстед взял с собой «столько кокаина, что хватит почти на всю поездку, за исключением последних двух недель рейса». Фултон написал:
Смог ли он преодолеть свою зависимость? Нет. Он вломился в корабельную аптеку и продолжал употреблять наркотики до конца своих дней… Харви Кушинг тоже говорил мне сегодня об этом. Он сказал, что все пятнадцать лет знакомства с Холстедом (за это время он лишь дважды бывал в его доме!) не догадывался о его кокаиновой зависимости, и только многие годы спустя не без труда пришел к такой мысли.
По возвращении домой Холстеду пришлось признаться себе, что он никогда не справится со своей зависимостью самостоятельно, и тогда он обратился за помощью в частную психиатрическую лечебницу Батлера в Провиденсе. Он вышел из нее в ноябре 1886 года. По настоянию Уэлша, Холстед приехал в Балтимор, где оставался под наблюдением своего заботливого друга. В следующем месяце в больнице Хопкинса вместе с анатомом Франклином П. Моллом он начал лабораторные экспериментальные исследования методов наложения швов на кишечнике. Однако, несмотря на успехи в работе, к началу весны стало очевидно, что попытки Холстеда вернуться к полноценной профессиональной деятельности снова потерпели неудачу. В апреле 1887 года его опять положили в больницу Батлера, где он оставался до января 1888 года. Вполне вероятно, что именно во время своего пребывания в этом заведении он начал принимать морфий. Но можно только гадать, было это частью его лечения или он подкупал кого-то, чтобы получать наркотик тайно.
Таким образом, несмотря на то, что после переезда в Балтимор Холстед, видимо, уже не употреблял кокаин, он оставался зависимым от морфия всю оставшуюся жизнь. Он приехал в Хопкинс не столько для того, чтобы вернуться к обязанностям профессора хирургии, сколько для того, чтобы попытаться собрать воедино осколки своей разрушенной жизни. Повинуясь желанию Уэлша, он начал работу в больнице, при этом он никогда не пытался скрыться от бдительных глаз своего товарища. Для выздоравливающего Холстеда Уэлш арендовал апартаменты в пансионате и предоставил место в лаборатории, что согласно точной формулировке Питера Олча было скорее некой формой «трудовой терапии», чем академическим назначением.
А здесь нелишне напомнить о новом великолепном храме исцеления, в чертоги которого вступил в это время чудом спасшийся хирург. В 1874 году в Балтиморе умер торговец и банкир Джонс Хопкинс. Согласно его последней воле, в одной половине поместья стоимостью семь миллионов долларов следовало открыть университет, а в оставшейся части – больницу. В письме попечителям будущей лечебницы он в 1873 году сообщил, что собирал информацию о недостатках современного медицинского образования в Америке и способах их преодоления: «В отношении больницы вы должны иметь в виду, что я хочу, чтобы это учреждение стало частью медицинской школы при университете, который также будет учрежден согласно моему завещанию». Ни один из факторов не сыграл такую роль в быстром подъеме американской медицины до ее нынешнего положения в мире, как тот, что был сформулирован Хопкинсом: каждая медицинская школа должна быть не только частью системы обучения, но и иметь тесные связи с отлично оснащенной больницей, составляя во всех отношениях единое объединение – трехсторонний альянс усилий по исцелению, обучению и исследованиям.