Враг един. Книга вторая. Чёртов плод

Эта фраза звучала у него в ушах, стоило ему только закрыть глаза.

Ночи не приносили больше ни отдыха, ни облегчения.

Ян пытался не спать сутками, только чтобы не видеть больше никаких снов, но вместо этого сны становились лишь всё более и более яркими – порой такими яркими, что их почти невозможно уже было отличить от реальности. В один из вечеров, наполненных безотчётным, мучительным, леденящим страхом перед очередным кошмаром, он не выдержал и выпил снотворного перед тем, как лечь.

И всё повторилось. Ян метался в глубокой и тесной, закрытой сверху ржавой решёткой яме, и со всех сторон его окружали какие-то уродливые карлики с горящими пурпурными глазами и длинными растопыренными когтистыми лапами, а другие карлики вылезали прямо из воняющих плесенью земляных стен, тянули к его горлу морщинистые морды с длинными жёлтыми клыками, и он чувствовал их смрадное дыхание на своей коже. «Твоя вина, твоя вина, твоя вина…»

И в этот момент он сдался.

«Я не хотел этого! Я не хотел! – Ян упал на колени в жидкую холодную грязь, закрывая голову руками. Протяжный, скулящий крик обжёг его глотку, словно кислотой. – Не хотел!!»

– Ты не хотел, – услышал он вдруг спокойный глуховатый голос совсем рядом с собой.

И сразу же открыл глаза в своей спальне.

На стареньком коричневом кресле рядом с балконной дверью – том самом, в котором в бесконечно далёкой прошлой жизни Агнешка любила устраиваться с книжкой или с игровым планшетом по вечерам, – сидел одетый в странную тёмную хламиду человек с чёрными волосами, заплетёнными в стянутую высоко на затылке косу. В падающем из окна свете полной луны были хорошо видны жёсткие складки около его губ и узкие чёрные глаза на желтовато-бледном, словно вылепленном из свечного воска лице. И пахло в комнате тоже почему-то – воском.

– В мире смертных не существует равновесия, Янек, – задумчиво сказал этот человек, и Ян вздрогнул, потому что в целом мире он только Агнешке, одной только своей Агнешке раньше позволял называть себя вот так. – Одни ненавидят свою жизнь и бегут от неё, а другие лишаются жизни по нелепому стечению обстоятельств, вовсе того не желая. Странно, верно?

– Я не хотел… – беспомощно прошептал Ян, всё ещё чувствуя, как чьи-то вытянутые костлявые пальцы цепляются за его судорожно комкающие простынку руки.

– Я знаю, – мужчина качнул головой. – Но это никогда не искупит твоей вины. Ты совершил большую ошибку, Янек… а за ошибкой всегда следует наказание.

Кровать под Яном словно бы растворилась, и он завис над наполненной красноватыми огнями пропастью, растянутый в невидимых призрачных петлях. Какие-то смутные, распространяющие запах гнили фигуры, похожие на человеческие, но с обмотанными то ли паутиной, то ли грязными окровавленными тряпками культями вместо голов, медленно раскачиваясь, обступили его со всех сторон; пространство вокруг наполнилось низким рокочущим гулом.

– Что со мной? Что со мной происходит? – Ян задёргался в незримой паутине, не понимая уже, бодрствует ли он сейчас или всё ещё продолжает видеть сон.

Или просто все эти сны сделались теперь его новой реальностью…

– …ты же знаешь, что на самом деле лишь твоя гордыня убила её. Погибели всегда предшествует гордыня, а падению – надменность, и наказание нечестивому – огонь и червь, так ведь говорится в той книге, которую ты почитаешь, верно?

Голос мужчины то замедлялся, делаясь всё глуше, плыл и терялся, словно Ян вовсе больше не мог понимать польский… то начинал звучать в мыслях уже его собственным голосом, то вдруг снова становился громче, резал слух, причиняя почти физическую боль:

– Знаешь, как люди говорят, Янек: что посеял, собирай. За грехи приходит расплата. Их судят не человеческим судом…

– Кто ты?

Из разверзшейся под Яном пропасти потянуло нарастающим жаром, словно из печного очага, и комната стала медленно заполняться тяжёлым, жгучим, отвратительно смердящим дымом. Сквозь клубы этого дыма Ян отчётливо разглядел, как все фигуры, окружившие его, одновременно вытянули вперёд зубчатые, блестящие, как лезвия ножей, тараканьи лапы.

– Твоя вина, смертный, – снова прозвучало где-то внутри его головы. – Ты можешь остаться здесь навсегда… Тебя будут жрать заживо очень, очень долго, – в голосе послышалась усмешка. – А может быть, вечно.

Одно из лезвий пропороло кожу на его шее, а другие уже приближались к лицу, к глазам, и Ян отчаянно закричал в беспредельном, всепоглощающем, первобытном ужасе, но отчего-то не смог даже расслышать собственного крика.

Нечёткие очертания комнаты вдруг медленно вновь проступили вокруг: массивные подвески отбрасывающей уродливую перекрученную тень золочёной люстры на потолке, белые раздвижные дверцы шкафа рядом с окном, мертвенно-бледное пятно полной луны за балконной дверью. Человек с длинной чёрной косой на затылке стоял рядом с кроватью и внимательно смотрел на Яна сверху вниз. Смуглая жилистая ладонь лежала на левой стороне его груди, распространяя ровное, успокаивающее тепло:

– У тебя сильное сердце, Янек. Я мог бы помочь тебе…